Расстановка

— А назвать виновников по имени — продолжил заговорщик — значит, по мнению властей, проявить крайнизм. Вот и судите сами: если в кружке молодой парень выступит, его ждет допустим пять лет тюрьмы. А если он убьет кого-то из негодяев — десять или пятнадцать. Для него эти сроки одинаково смертельны, учитывая ситуацию в рабсийских тюрьмах: туберкулез, и прочее. Что же он выберет? То, что нанесет врагам наибольший ущерб! Закон о крайнизме ставит обычных недовольных в одно положение с партизанами. Но если за критику и партизанство одинаково грозит смерть в тюрьме — то лучше уж быть партизаном! Ведь так, по логике?

— Сложно принять эту логику, хотя факты на вашей стороне… — неуверенно пробормотал Чершевский. Вдруг его осенило: — А может быть, раз уж наша страна катится к средневековью, вознкнет какая-то бунтарская секта, еретическое движение? В средние века еретики часто возглавляли бунты крестьян…

— У нас же нет свободы совести! — нахмурился Рэд — Рабославная церковь добилась запрещения всех иных церквей на территории Рабсии, их объявили "деструктивными сектами". Тут ситуация такая же, как и с клубами, кружками.

— Ваша логика неопровержима… — хозяин квартиры вновь закусил авторучку, не находя аргументов — Но все же… Неужели не осталось иного выхода, кроме партизанской борьбы, тайного заговора, политических убийств? Я, как гуманист, не могу согласиться с этим… До последнего — не могу… Может быть, в области искусства можно создать очаг оппозиции? Бунтарские книги, фильмы, музыка, одежда с протестными лозунгами, неформальные движения?

— Ваш родич может многое рассказать вам — о том, как недовольных писателей лишают возможности публиковаться… В компьютерной сети Рабсии, как вы знаете, ввели предварительную цензуру. В области музыки и фильмов — та же картина. И даже стиль одежды медвежучьи нелюди предписывают подданным. В курсе о новом законе против неформалов? Ну, то-то.

— Да… Это я знаю… — неожиданно Чершевский рассмеялся: — Сейчас многие недовольные интеллигенты, с которыми я знаком, выражают свой протест, подкладывая в ботинки, вместо стелек, кусочки рабсийского государственного флага, рабославный амулет или двуглавого грифона — чтобы каждым шагом топтать их… Я понимаю, это лишь фига в кармане…

Собеседники помолчали.

— Ну хорошо — хозяин квартиры собрался с мыслями, вновь перешел в атаку — А подпольные профсоюзы? Они ведь могут организовать стачки исподтишка, для этого им не обязательно регистрироваться официально…

— Изменилась психология рабочих. — задумчиво ответил Рэд — Она сейчас не классовая.

— Да, мы недавно говорили об этом с братом — откликнулся Алеша.

— Ну вот… — вздохнул Рэд — На некоторых заводах тайные стачки, а чаще саботаж, действительно проводят. Но это лишь одно из направлений нашей борьбы. И не самое главное. Наш вербовщик — не секретарь профсоюза, а народный трибун. Он обращает внимание на все классы населения, на любое угнетение, кого бы оно ни касалось, в чем бы ни проявлялось. Союз Повстанцев рассылает во все стороны отряды своей армии… Стачка — борьба особая: заводская, фабричная. Но в рабочей среде революционеров не больше, чем в других слоях и классах. А вот нажимать на курок одинаково способен и учитель, и студент, и рабочий, и крестьянин, и директор, и торговец… Любой наш активист.

— А кого больше в ваших рядах? — полюбопытствовал Алеша. Его раздражение сменилось доброжелательным интересом, теперь он искренне стремился понять собеседника, ни в чем его не упрекая.

— Больше всего у нас интеллигенции, студентов. Мы взяли на вооружение ту форму борьбы, которая единственно возможна для интеллигенции, если отнять у нее всякую возможность правильной деятельности.[20] Медвежутин именно это и сделал — отнял всякую возможность правильной деятельности. Так что все претензии к нему. — усмехнулся Рэд.

Алеша кивнул:

— Что ж… Не знаю, как возразить вам… Конечно, если людям зажимают рот, то им развязывают руки[21]. Выходит, если нельзя ничего — то можно все? Теперь я глубже понимаю ваши мотивы. Хоть сам я никогда и не пойду на такое…

— Этого от вас не просят и не требуют — серые глаза Рэда выражали теплый интерес и приязнь — Организация наша добровольна. Мы уважаем личность, и не принуждаем к делам, которые вам не по душе.

Алексей Чершевский испытующе глядел на заговорщика, обдумывая аргументы. Разговор был далек от завершения. Но теперь собеседники гораздо лучше понимали друг друга: лед отчуждения растаял.

Говоря с Алексеем о партизанстве, Рэд отчетливо вспомнил страницу досье с фотографией отставного генерала Игоря Харнакина — будущего куратора силовой подгруппы. Как-то сложится диалог с ним?

Воин мировой революции

(Предыстория: генерал Харнакин)