Расстановка

— Заткнись, падла! Подонок, трехцветный предатель! Не пори свою бредятину! Ты понял куда ты попал? Я тебе, гад, устрою! На Савейский Союз, на Ильича Нелина замахнулся! Врешь, гад! Ничего у вас не выйдет, бьем вас мы, в хвост и в гриву, вот ты и шипишь из подворотни. Мы победим! Построим наш новый мир! А таких сволочей как ты, я всю жизнь давил и давить буду!

Зрачки Харнакина сузились, вне себя от ярости, он схватил со стола плоскогубцы, и с размаху ударил ими в ненавистную морду фашистского пособника. Черная, реакционная кровь брызнула из носа гада.

Теряя контроль над собой, Харнакин выкрикнул: "Нового Хитлера в вожди захотел? Недворая Кровавого в святые? Ах ты мракобес фашистский! К-к-онтра!" — и, не сдержавшись, вновь ударил подлеца. Будто сама контрреволюция корчилась под рукой офицера ГРО. Пленный мерзавец охнул от боли, падая лицом на стол, но Харнакин, ударом могучего кулака, сбросил реакционного гада на пол.

— Больно, урод? А когда ты савейских солдат убивал саперной лопаткой, не было им больно? Нашим детям желаешь фашистского рабства — им не будет больно? Тварь помойная…

Пленный армариканец, не понимавший рабсийского языка, сидел связанным в углу и наблюдал сцену допроса с невыразимым ужасом. Лицо его побелело, и он был готов рассказать все, что знает. Поймав затравленный взгляд армариканца, Харнакин начал приходить в себя.

Он кивнул начальнику патруля Красных Вьентов, с тем чтобы тот отвел в камеру окровавленного подонка, сам же решил допросить армариканца. Однако вьентамец понял Харнакина неверно — он решил, что Игорь задумал демонстративно расправиться с избитым секретарем, дабы сделать армариканца сговорчивей. Вьентамец приподнял за шиворот фашистского пособника, и молниеносным движением вооруженной руки взрезал мерзавцу живот. Харнакин не успел и глазом моргнуть. Черные, дымящиеся от реакционной крови кишки негодяя вывалились на пол пещеры. Пленный армариканец, глядя на это, потерял сознание.

Игорю тоже стало дурно. Взглянув на невозмутимое желтое лицо патрульного, он безнадежно взмахнул рукой и вышел в коридор. Савейского офицера трясло и тошнило — вообще говоря, он не был садистом, и от жестоких сцен удовольствия не испытывал. Но война есть война…

Некоторые моменты впечатываются в память навечно. Отвратительно было и собственное насилие — не сдержался — и вид дымящихся потрохов на полу. Но еще страшнее были слова пленного, звучавшие в ушах Харнакина. Страшно было от того, что разрушительные процессы, которые смаковал убитый мерзавец, действительно были в савейском Союзе, хоть пленный, вероятно, и преувеличил их в миллионы раз…

На душе было тяжело и неуютно. Игорь прислонился к ноздреватой стене. Ему впервые захотелось умереть. Вдруг дальняя дверь тоннеля отворилась. Прибыл очередной караван носильщиков, с медикаментами для партизан. Подняв глаза, Харнакин с удивлением увидел савейскую девушку удивительной красоты. В руках она несла фельдшерский чемоданчик. Заметив, в каком состоянии находится Игорь, она подошла к нему, и молча, нежно коснулась рукой его лба.

Через два месяца эта девушка — медсестра, присланная из центра — стала его женой.

За эти месяцы ярость схваток с оккупантами, казалось, вытеснила из сознания офицера гнусные пророчества фашистского пособника. Но по ночам пленный снился ему — и произносил все ту же речь. Угроза развала Союза изнутри, силами бюрократии, стала для Харнакина иррациональным кошмаром. Он стал задумываться: почему армию армариканцев приходится разлагать наркотиками, почему не удается убедить их, остановить путем пропаганды? Ведь в Славном Семнадцатом армариканские солдаты и рабочие сами отказывались воевать против колыбели революции, из идейных соображений — а теперь приходится пускать в ход наркоту. Несомненно, это признак слабости. Признак начавшегося распада, предвкушаемого казненным предателем.

Пусть говорят все что угодно, но торговля спецтоваром — не наш метод…

Об этом Харнакин начал осторожный разговор с генералом Казаркиным, при очередной тайной встрече в бамбуковой хижине, на границе Вьентама и Тамбоджи. Первые же намеки на несогласие вызвали ярость Казаркина.

— Приказы не обсуждают! Их выполняют! — рубил тот, поднявшись с циновки — Более того, торговлю спецтоваром надо расширить. Она себя оправдывает, как метод войны. Разлагает противника, приносит нам финансовые средства, позволяет закупать в Чинае оружие и обмундирование. Недопустимы малейшие сомнения в эффективности этой операции. Если бы я тебя не знал, как блестящего тактика партизанской войны в Каймонге, то приказал бы немедленно отправить в Союз. В наручниках, как изменника! Надо же додуматься!

Харнакин умолк — возражать командиру было бессмысленно и опасно. Казаркин долго не мог успокоиться. Наконец, командир сменил гнев на милость.