Расстановка

— И ведь какую дрянь Слатин насаждал вместо идеалов революции! — басистый голос писателя задрожал от негодования — Вместо социального равенства — привилегии бюрократов, чины, ордена… Вместо свободного научного поиска — приказы невежественных начальников. Вместо свободы творчества — дирижерскую дубину бюрократии. Вместо раскрепощения женщины и ребенка — укрепление патриархальной семьи, запрет абортов. Вместо универсальной, открытой всему миру идеи братства всех обездоленных — замыкание от мира, «патриотизм», железный занавес, расправы с иностранными иммигрантами, репрессии против целых народов. Вместо идеи мировой революции, несущей освобождение угнетенным всего мира — геополитические комбинации имперского типа. Что из этого могло выйти, кроме краха?

— Помню, помню твои мрачные пророчества… — грустно улыбнулся Алексей — Тебе уже тогда было ясно, что беспринципные бюрократы рано или поздно захотят стать капиталистами, присвоить государственную собственность. Да и национальные республики, захваченные путем имперских комбинаций, могут отделиться… А мы все удивлялись твоему провидческому дару.

— Ну, я-то что… Вот кто был пророком — так это командир народной армии Лейк Доброцкий, друг и соратник Ильича Нелина, высланный Слатиным за рубеж, а после убитый. — Николай горестно вздохнул — В Рабсии всегда убивают лучших, умнейших… Ведь Доброцкий предсказал катастрофу еще за шестьдесят лет до того, как она обрушилась на нас. Предвидел до мельчайших деталей! За это Слатин убил и его, и всех его сторонников. Заменил их своими холопами — людишками без принципов, без идей, способными на любое преступление ради своего благополучия. А теперь удивляются, откуда столько изменников и перевертышей внутри партии оказалось! Да ведь это новобранцы 3937 года, выкормыши Слатина, сделавшие карьеру на костях революционеров, прогрессоров.

— Николай, хочу тебя предупредить: поверхностным людям это напомнит разоблачения нынешних писак, гоняющихся за сенсацией.

— Нисколько! — в глазах Николая появился высверк ярости, столь возмущен был писатель таким сравнением — Они критикуют Слатина справа, а я — слева. Им угодны слепые эмоции, а я прилежен логике. Они раздувают число жертв репрессий до сотен миллионов, я оперирую подлинными цифрами — 800 тысяч расстреляно, полтора миллиона осуждено за политические преступления. Но разве в цифрах дело? Один несправедливый арест — уже трагедия. Самое главное — против кого были устремлены репрессии, чьи интересы они охраняли. Вот тут-то и выясняется: в репрессиях тех лет виноваты не революционеры, а бюрократы. Контрреволюционные бюрократы.

— Как сейчас помню, на обложке твоего сборника «Неизданные повести» была изображена красная гвоздика революции, перерубленная топором бюрократии… — кивнул Алексей — Куда уж нагляднее..

— Верно. После репрессий в живых не осталось и трех процентов из тех прогрессоров, что вместе с Ильичем Нелиным пришли к власти… При Слатине бюрократы истребили революционеров, заняли их место. А потом проложили дорогу нынешнему беспределу и безобразию. Поэтому когда в этих репрессиях винят революцию — я не знаю, смеяться или плакать!

— Но ведь и настоящие революционеры без репрессий не обходились, — прикусил губу Алексей — пусть и не таких масштабных как при Слатине.

— Да не в масштабе же дело! — буркнул пожилой бородач. Он был немного раздражен, встретив непонимание собеседника. — Государство это машина подавления. Пока оно есть, будут и репрессии. Важно другое: кто, против кого их проводит. И самое главное: для чего, во имя какой цели! Лучше тех моральных ценностей, что дала революция, и лучше научного метода, что дал Марел Карс, ничего еще не придумано. Слатина я обличал беспощадно — помнишь мою книгу «Судилище-37»? Но идеалам революции не изменял никогда, и устами героев своих книг всегда их проповедовал. Убежден, что не напрасно. Думаю, на моих книгах воспитаны десятки и сотни нынешних…

— Ну ладно, — боясь прослушивания, перебил Алексей. Он предостерегающе поднес палец к губам и перевел он разговор в другое русло: — Николай, твои взгляды на историю мне известны до тонкости. С тех пор, как ты в 4000 году переехал из Моксвы в Урбоград, мы с тобой говорили об этом уже сотни раз.

— Переехал — усмехнулся литератор — Если можно назвать ссылку переездом. Да ладно, Алексей, не маши на меня рукой. Пусть прослушивают, им ли не знать этой истории. Давить на меня они начали еще с 3988 года, после той самой книги «Безнадежность». Приставили следить за мной какую-то дуру-секретаря, во все совавшую свой острый нос, так что я сразу прозвал ее «Пиноккио». А с той поры я пережил два инсульта — первый в 3990 году, второй — в 3993-м, после расстрела парламента. Еле выжил.

— Да, это был очень тяжелый период. Извини, что тогда не мог помочь тебе — ты в столице, а я тут еле-еле перебивался терапевтом в местной поликлинике. Сам нуждался тогда в помощи, медицина распадалась на глазах….