Расстановка

— Да, это была последняя из легальных оппозиционных газет, довольно умеренная. Ее тоже удушили. Но ты не бойся, за меня ты не отвечаешь, а эту газету я нашел на лавочке во дворе. — писатель хитро улыбнулся брату — Кто ее туда принес, не знаю. Убежден, что погром в Зловещенске им еще аукнется. Именно после таких насильнических выходок рабочий Дулябов застрелил урбоградского губернатора Добгановича. Правда, это было 120 лет назад. Но моральные ценности универсальны для всех времен и планет. Глубоко убежден — если покарать мерзавца было справедливо и героично в те времена, то это почетно и сегодня! И рано или поздно найдутся те…

— Николай, прошу тебя…

— Ладно, все, я молчу. Да и пора мне уже… — Николай Чершевский встал из-за стола. Он жил не в Южной части города, а на проспекте. Семейный завтрак подошел к концу, писателю нужно было ехать домой — Счастливо, брат!

— Я провожу тебя до остановки, мне надо заехать в клинику — ответил врач Алексей — нам по пути.

Они вышли из подъезда. Косые лучи утреннего Слунса освещали пустой двор — еще не закончилась пора отпусков, многие горожане разъехались в эту пятницу по пригородным садовым участкам. Выйдя на безлюдную узенькую улочку, ведущую к остановке, Алексей негромко сказал родичу:

— Все же напрасно ты так выступаешь в моей столовой… Мало ли что.

— Знаешь, я применяю старый принцип: «скрываться, не скрываясь». Они давно знают, что я — впрочем, как и многие интеллигенты — держу сейчас фигу в кармане. Пусть уверятся в том, что ничего кроме кухонной фронды мы не можем себе позволить. Мне это на руку. Восхваляй я Медвежутина — это бы их куда больше насторожило. Пока я вписываюсь в свою роль обиженного властью бессильного фрондера.

— Ну, Николай, что касается конспирации, я полагаюсь на тебя вполне. — усмехнулся Алексей Чершевский, и добавил еле слышно — А когда приедет он, как мне себя вести?

— Да точно также. Поселишь его в одной из пустующих комнат, в той, где жалюзи на окнах. У него «Пелена» — она защитит комнату от прослушивания, создаст иллюзию будто в ней по обыкновению тихо. Ведь ты в этой комнате не бываешь, используешь ее под книгохранилище. Те, кто прослушивает комнату, услышат лишь привычную тишину.

— Знаешь, все же как-то жутко, если попадусь.

— Но ведь ты все для себя решил…

— Да, конечно! У меня есть свои причины ненавидеть диктатора. Из-за придуманной им страховой медицины, из-за отсутствия гнусных бумажонок — «страховых полисов», в нашей больнице погибли трое детей: два мальчика и девочка. Трех, четырех и шести лет. Я тогда был в отпуске, узнал о трагедии лишь вернувшись. — кулаки Алексея сжались от ярости. Лицо, обычно добродушное, побелело, челюсти яростно сомкнулись. После минутного молчания он проговорил сквозь зубы: — Конечно, если Медвежутин издает указы, убивающие беззащитных детей и стариков, я готов на все, чтобы отплатить ему. Просто я помню, что пособничество подпольщикам, по новым законам о борьбе с «крайнизмом» — это серьезное преступление.

— Это не преступление, Алеша — писатель положил брату на плечо широкую теплую ладонь, и повторил — Это не преступление, а выполнение гражданского долга!

План «Генезис»

(Продолжение. Рэд.)

Вагон потряхивало. В летние дни, по пятницам, горожане массами отбывали в загородные сады. Электричка мчавшаяся в обратную сторону — к Урбограду — была почти пуста. Меж двух рядов широких скамеек громко, по-хозяйски, топали трое полицейских. Лица испитые, вороватые — как и у большинства их рабсийских коллег.

Старший патрульный внимательно оглядывал пассажиров. Взгляд опытного старшины задерживался, в первую очередь, на группах мужчин, смуглокожих и небритых — это могли быть бойцы Союза Повстанцев, беглые преступники или подозрительные выходцы с южных окраин. Однако безопасность рабсийского государства не волновала двух полицаев помоложе — как мелких шакалов не волнует судьба тигра. Они искали в толпе людей одиноких, беззащитных — чтобы, по обыкновению, задержать их, поиздеваться, избить и обобрать до нитки.

Искоса взглянув на скотские хари «стражей порядка», Рэд мигом вспомнил результаты одного социологического опроса (цифры были засекречены властями, но похищены и опубликованы повстанцами). Только десятая часть рабсиян была довольна работой полиции. Пятая часть опрошенных считала, что рабсийский полицейский прежде всего «взяточник», одна десятая полагала, что это «человек наглый, агрессивный, беспринципный и бессовестный», еще десять процентов считали его «малограмотным и случайным человеком», другие десять уверенно утверждали, что типичный полицейский Рабсии сам является преступником, так как «не соблюдает закон», «участвует в преступных группировках», «ворует все, что можно». Телевидение, пытаясь поднять рухнувший престиж правоохранителей, сняло детективный сериал «Полицаи» — но в ходе съемок безнадежно спился исполнитель главной роли — он вжился в нее чересчур добросовестно.