– Это оценили не сразу. Я призывался в артиллерийские и минометные войска. Служил вначале на зенитках на границе с Финляндией. Но потом рассмотрели, что я вынослив, хорошо тренирован, метко стреляю, быстро бегаю на лыжах, прыгаю с лыжного трамплина, – и отправили в десантники! Был я и дозиметристом. Находился в командировке на Новой Земле, когда там испытывалась водородная бомба. Об этих испытаниях теперь вспоминают открыто. Приводят десятки жутких, шокирующих подробностей. Я же остаюсь верен той подписке о неразглашении, которую когда-то давал. Хотя, конечно, вспомнить есть что. Бункер, в котором я находился, был самым близким к эпицентру взрыва… После испытаний я долго лечился в военном госпитале. Моя спина, грудь, поясница были покрыты фурункулами величиной с кулак. Спать мог только в подвешенном состоянии…
Но армейская служба меня все равно влекла. Это, видимо, наследственное. Думал поступить в Военную академию. Однако так и не сподобился. После армии, вернувшись в Ленинград, работал грузчиком, слесарем, электромонтажником, монометристом на турбостроительном заводе. Был одно время даже начальником цеха монометристов. Правда, в цехе числилось всего семь человек…
Тогда же, работая на заводе, поступил на философский факультет Ленинградского университета. Учился заочно и очень долго. Не то семь, не то восемь лет. Что-то сдавал сразу за четыре курса, но оказывалось при этом, что по какой-то дисциплине имею «хвост» еще за первый курс. Диплом я так и не защищал. Но зато успел за время учебы стать профессиональным поэтом…
Николай Асеев
Повторяю, стихи начал писать с 16 лет. Но стихи были посредственные… И вот неожиданно, почти сразу после армии, после пережитого на Новой Земле, ко мне, что называется, пришло озарение… Казалось, мои накопленные знания о Древней Руси, таившиеся до поры невостребованными, заставили прозреть. Я понял, о чем и как мне надо писать. «Думал – не вернусь, а вот вернулся, через восемь сотен лет почти…» И тогда – в фантастически короткий срок – из туманов российской истории возникла моя первая книжка.
К «самиздату» я никогда никакого отношения не имел. Но случилось то, что случилось… В Ленинграде в ту пору были маленькие салончики, куда приходили художники, поэты. Был такой салончик и на Стремянной улице. Хозяин его, Боря Понизовский, много знал о театре… Он ставил домашние спектакли и вел с гостями всякие беседы про искусство. У него всегда толпилось много народу. Я там однажды прочитал кое-что из своих, казавшихся мне настоящими, стихов. Борис записывал на магнитофон. Зашел я к нему потом недели через две, а уже – «понеслось»: все приветствуют, все просят дать почитать…
Так разлетелись по рукам, при этом всякий раз множась на пишмашинках, мои стихи. И вдруг – телефонный звонок из Москвы: «С Вами говорит Николай Асеев». Как Асеев? Это же – словно из потустороннего мира… Читал я его, конечно. И много. Любил даже. Но откуда он взялся? «Я, – говорит, – хочу заняться Вашими стихами. Это то, что за последние 30 лет меня тронуло. Приезжайте. У меня Ваша книга». Вот тебе и на! Оказывается, к мэтру уже поступила моя книга в самиздатовском обличии…
Приехал я в Москву. Встретились мы с Асеевым, посидели над рукописью. И он – мне: «Надо издавать». Но как? Я умел собирать парашют, стрелять, прыгать с трамплина. Но как издавать поэтическую книгу о Киевской Руси, когда любой исторический сюжет, согласно установкам того времени, изучался – как бы где не оплошать! – в тройных окулярах. Асеев, видно, понял мои сомнения. Говорит: «Хорошо, я помогу». И стал излагать проект возможных действий: дескать, надо добраться до Лебедева, личного секретаря Хрущева… «А при чем здесь это?» – спрашиваю. А Асеев спокойно так объясняет, что потом можно будет сказать секретарю писательского союза Симонову, что, дескать, эту книгу уже читали там, на самом верху…
В общем, я не ведаю точно, как осуществлялся проект, но малюсенькая книжечка, названная не по моей воле «Январский ливень», вышла в 1962 году в Лениздате, и, слава Богу, в ней были сохранены некоторые из лучших моих переложений «Слова о полку». Спасибо Асееву!