Обманутые ожидания юности на обретение всеобщего единства в дальнейшем имели сильное влияние на последующую жизнь девушки. Оно было главным, на него Аня уповала, и, не обретя, поставила под сомнение необходимость всего остального, счастья и созидания, однако вместе с тем из головы исчезли искусственные препятствия, самоограничения, мешающие появлению и реализации любой возможности. Аня, как себя помнила, никогда не боялась ничего нового. Если она и испытывала определённую тревогу при его появлении, то это был не страх, а жалость к себе любимой, сменявшаяся либо радостью, либо безразличием – огорчений девочка не испытывала, никогда не обращала внимания на то, что изначально не приходилось ей по душе, – сил сопротивляться дурному, что-то менять к лучшему Анна не имела, равно как и желания. Так она относилась к занятиям, с интересом посвящая себя тому, что ей нравилось, оставляя все остальные за скобками и нисколько не смущаясь получать по ним двойки, поскольку «единая сущность» рано или поздно раскроет их перед ней. Такое отношение она испытывала и к людям, спокойное и непредвзятое, можно было бы даже сказать философское, если бы за ним стояло определённое содержание, а не его отсутствие – дружила с теми, кто нравился, то есть относился к ней с пиететом, всех остальных просто игнорировала, как и они её. Так же она отнеслась к Гене, только первое время их знакомства волнение казалось сильнее обычного, но потом наступила стадия безразличия, мол, ей парень не нужен, и лишь после, ощущая ни с чем не сравнимое удовлетворение от внимания молодого человека, Аня подпустила его к себе так близко, как только для неё было возможно, при этом, по своему отрадному обыкновению, не требуя от ухажёра прийти в соответствии с девичьими фантазиями, чем намертво привязала Безроднова к себе.
Тёмными зимними вечерами, будучи ещё подростком, возвращаясь из музыкальной школы домой одна на метро, Анна частенько задумывалась, не в суетливой истерике, а в качестве констатации факта, в состоянии лёгкой мечтательности, как всё-таки люди слабы и одиноки, и она в том числе (прежде всего, конечно, она). Девушка не знала, что ждёт её в будущем, размышляя о нём, она не могла себе представить, как сложится жизнь, оказалась не в состоянии строить планы, видя, как быстро всё меняется. Грядущее представало перед ней библейским левиафаном, который неумолимо пожрёт то, что она сейчас видит, слышит, осязает вокруг себя, настоящее, а без связи с ним её ждёт великая неизвестность, чудовище, с которым придётся мириться и жить. Мысли о смерти посещали девушку с незавидной регулярностью, то беспорядочно, то попадая в унисон чувствам, Анна их не звала, причин для них не было, все вокруг жили и здравствовали, но именно поэтому можно сделать вывод, что мрачные фантазии являлись её собственными, выпестованными внутри утончённого и хрупкого организма. Они приходили внезапно, на уроках, на улице, в метро, дома, в постели, особенно по ночам, сковывая существо, разливаясь неприятным холодом в теле, но откуда, понять невозможно. В болезненное состояние, взрослея, Анна впадала всё чаще, смотря на друзей и подруг и не видя признаков чего-либо подобного, она начала от них отдаляться, оказавшись неспособной разделить интересы ровесников. Девочки активно обсуждали мальчиков и наоборот, но Аню не интересовали подобные разговоры и из-за того, что на ней лежал груз музыкальных занятий, а большинство из её одноклассников свободно общалось после уроков, и из-за того, что она ощущала подвох в их поверхностных сплетнях, ей казалось, что в отношениях между мужчиной и женщиной присутствует гораздо нечто большее, чем просто кому кто нравится, кто на кого смотрит и прочее. Она не ошибалась, лишь не понимала, в чём именно, а мысли об одиночестве и смерти влекли девушку по правильному пути.