Аркадий взял первую попавшуюся книгу, название которой прочёл на корешке, повертел её в руках перед тем как развернуть, внимательно осмотрел все знакомые изъяны и потёртости, на обложке не было картинок, прочитал пару строк на случайно попавшейся странице и спокойно поставил на место. Чрезвычайная скудость библиотеки этого дома была вполне объяснимой: во-первых, книги в его семье ни у кого не находились в почёте, и не потому, что все Безродновы – неотёсанные, необразованные недоумки, а потому, что образование их не касалось слова; во-вторых, в доме деда имелась такая библиотека, переплюнуть которую ни отцу, ни матери молодого человека, ни уж тем более двум другим женщинам всё равно бы не удалось. И потом, всегда можно взять интересующее произведение у Аркадия Ивановича, а в последнее время так и просто найти в электронном виде.
Однако парень между делом увидел на полке и неизвестные себе экземпляры (он давно не обращал на неё внимания). Два больших, пафосных фолианта, один в бархатном переплёте, красовались среди прочих невзрачных кирпичиков. Явно чьи-то подарки, поскольку содержание их было нулевым: тот, что побольше – про архитектуру Испании, второй – о ремёслах индейцев Амазонии (слава богу, в бархате был первый). Он с интересом повертел их в руках, но открывать не стал.
«Чёрт возьми, как на экскурсии!» – воскликнул про себя Аркадии. И действительно, ни любви, ни теплоты он не ощущал, никакие чувства не шевелились в его душе, даже когда молодой человек взял в руки материных «Братьев Карамазовых», то не был ни взволнован более прежнего, ни опечален, ни растроган. А ведь парень вернулся в родной дом. Пусть тот не являлся для него первым домом, но от того не становился менее родным, перед ним на полке стояла его жизнь, его детство и юность. Аркадий это прекрасно понимал, и подростковым максимализмом он переболел, однако никак не мог возродить в себе былые переживания. Перед его глазами проплывали вполне определённые картины из прошлого, в связи с каждой из этих книг он мог вспомнить какую-нибудь историю, описать её в мельчайших подробностях, но совершенно без эмоций. Прошлое осталось в прошлом; возможно, оно заинтересовало, увлекло бы парня, когда бы налицо имелись вещественные доказательства его материальности, но сейчас Аркадия смущало настоящее и будущее, в том числе и самое-самое близкое. То, в чём он так боялся признаться и что давно глодало его душу, затмевало всё другое, являлось страхом перед неодобрением отцом его жизненных планов, молодого человека пугало, что тот не позволит ему учиться дальше, а, по сути, переучиваться и навяжет свою волю. Он столь сильно оказался похожим на всех состоятельных избалованных детей, что язык не поворачивается назвать его жизненный путь оригинальным.
Между тем из прихожей уже доносилась возня, надо было выйти навстречу, поздороваться, выказать радость. Первой на глаза попалась Света. Хоть они виделись сравнительно недавно, но Аркадию показалось, что сестра заметно изменилась за неполные полгода, и изменилась не в лучшую сторону, черты лица стали резче и беспокойнее, она сильно осветлила волосы, от чего её лоб казался ещё более выпуклым, брови тоньше, а глаза впалыми и как будто мутноватыми. Кончик носа заострился и выдавался вперёд, щёки несмотря на то, что они с отцом только пришли с улицы, под слоем тонального крема выглядели очень бледно, а светло-розовая помада на тонких губах смотрелась совсем искусственным дополнением к уставшему, безучастному выражению лица. Фигура Светы потеряла некоторую часть природной женской гибкости, став прямолинейной и неуклюжей во всём: в не в меру широких для девушки плечах, талии, прямо переходящей в торс, и оголённых по колено худых ногах, с которых она тем временем стягивала отнюдь не дешёвые туфли. Да и одежда говорила о деловитой сухости – однотонное тёмно-синее платье без рукавов и такого же цвета пиджак, который она к выходу брата успела снять.
Отец тоже немного изменился, чуть постарел, чуть полысел, чуть потолстел, что Аркадия совсем не поразило. Его круглое лицо как всегда было серьёзным, а морщинистый лоб только усиливал это впечатление, светло-карие глаза смотрели жёстко и прямолинейно несмотря на то, что маленькие морщинки в углах предавали взгляду некоторую лукавость. Нос Геннадия Аркадьевича с годами становился только толще и покрывался мелкими щербинками, уголки губ давно начали уплывать вниз, органично дополняя тем самым обвисающий подбородок. Одет он был в стандартный однобортный костюм без галстука, чья помятость от долгого сидения в кресле стала особенно заметна, когда тот склонился над столиком в прихожей, чтобы что-то с него взять. Повернувшись и увидев сына, Геннадий Аркадьевич так по-отечески радушно улыбнулся, что парень разволновался ещё более.
– Здравствуй, путешественник ты наш. Прямо возмужал…
– И это за полгода? – тут же оборвал его Аркадий, а тот заулыбался ещё слаще.
– …и это за полгода. – Они пожали друг другу руки.