Расстрелять

И вот, когда на виду у всего мирового сообщества у нас обнулился лаг, в центральном появился наш штурман, милейший Кудинов Александр Александрович, лучший специалист, с отобранным за строптивость званием - "последователь лучшего специалиста военных лет".

У Александра Александровича была кличка "Давным-давно". Знаете гусарскую песню "Давным-давно, давным-давно, давн-ны-ым... давно"? Так вот, наш Александр Александрович, кратко - Ал Алыч, был трижды "давным-давно": давным-давно капитаном третьего ранга, давным-давно - лысым и давным-давно командиром штурманской боевой части, а с гусарами его роднила привычка в состоянии "вне себя" хватать что попало и кидаться в кого попало, но так как подчиненные не могли его вывести из себя, а начальство могло, то кидался он исключительно в начальство.

Это было настолько уникально, что начальство сразу как-то даже не соображало, что в него запустили, допустим, в торец предметом, а соображало только через несколько суток, когда Ал Алыч был уже далеко.

На этот раз он не нашел чем запустить, но зато он нашел что сказать:

- Какой... (и далее он сказал ровно двадцать семь слов, которые заканчиваются на "ак". Какие это слова? Ну, например, лошак, колпак, конак...)

- Какой... - Ал Алыч позволил себе повториться, - мудак обнулил мне лаг?!

У всего центрального на лицах сделалось выражение "проглотила Маша мячик", после чего все в центральном стали вспоминать, что они еще не сделали по суточному плану. Генерал Кеша побагровел, вскочил и заорал:

- Штурман! Вы что, рехнулись, что ли? Что вы себе позволяете? Да я вас...

Не в силах выразить теснивших грудь чувств, комдив влетел в штурманскую, увлекая за собой штурмана. Дверь штурманской с треском закрылась, и из-за нее тут же послышался визг, писк, топот ног, вой крокодила и звон разбиваемой посуды.

Пока в штурманской крушили благородный хрусталь и жрали человечину, в центральном чутко прислушивались - кто кого. Корабль в это время плыл куда-то сам.

Наконец, дверь штурманской распахнулась настежь. Из нее с глазами надетого на кол филина выпорхнул комдив. Пока он летел до командирского кресла, у него с головы слетел редкий начес, образованный мученически уложенной прядью метровых волос, которые росли у комдива только в одном месте на голове - у левого уха.

Начес развалился, и волосы полетели вслед за комдивом по воздуху, как хвост дикой кобылицы.

Комдив домчался и в одно касание рухнул в кресло, обиженно скрипнув. Волосы, успокоившись, свисли от левого уха до пола.

Штурман высунулся в дверь и заорал ему напоследок:

- Лы-ссс-ы-й Хрен!

На что комдив отреагировал тут же и так же лапидарно:

- От лысого слышу!

Кеша-генерал долго переживал этот случай. Но надо сказать, что, несмотря на внешность охамевшего крестьянина-середняка, он не был лишен благородства. Когда Кудинова представили к ордену и документы оказались на столе у комдива, то сначала он завозился, закряхтел, сделал вид, будто тужится вспомнить, . кто это такой - Кудинов, потом будто вспомнил:

- Да, да... неплохой специалист... неплохой... - и подписал, старательно выводя свою загогулину.

Но орден штурману так и не дали. Этот орден даже до флота не дошел, его где-то наверху свистнули. Так и остался наш штурман без ордена. И вот тогда-то в утешение, вместо ордена, комдив и снял с него ранее наложенное взыскание, то самое - "за хамское поведение со старшим по званию", а вся эта история получила у нас название: "награждение орденом Хрена Лысого".

По Персидскому заливу

Тихо. По Персидскому заливу крадется плавбаза подводных лодок "Иван Кожемякин". На мостике - командир. Любимые выражения командира - "серпом по яйцам" и "перестаньте идиотничать!". Ночь непроглядная. В темноте, справа по борту, угадывается какая-то фелюга береговой охраны. Она сопровождает нашу плавбазу, чтоб мы "не туда не заехали".

- Ракету! - говорит командир. - А то в эту темень мы его еще и придавим невзначай, извиняйся потом поанглийски, а я в школе, если все собрать, английский учил только полчаса.

С английским у командира, действительно... запор мысли, зато уж по-русски - бурные, клокочущие потоки. В Суэцком канале плавбаза головной шла, и поэтому ей полагался лоцман. Когда этот темный брат оказался на борту, он сказал командиру:

- Монинг, кэптан!

- Угу, - ответил командир.

- Хау ду ю ду?

- Ага.

А жара градусов сорок. Наших на мостике навалом: зам, пом, старпом и прочая шушера. Все в галстуках, в фуражках и в трусах - в тропической форме одежды. Из-под каркаса протекают головы. Это кэп всех вырядил: неудобно, вдруг "хау ду ю ду" спросят.

- Ду ю спик инглиш?

- Ноу.

- О, кэптан!

Кэп отвернулся в сторону своих и процедил:

- Я ж тебя не спрашиваю, макака-резус, чего это ты по-русски не разговариваешь? Ночью все-таки получше. Прохладней.

- Дайте им еще ракету, - говорит командир, - чего-то они не реагируют.

Плавбаза стара, как лагун под пищевые отходы. Однажды дизеля встали - трое суток плыли сами куда-то тихо в даль, и вообще, за что ни возьмись, все ломается.

Катерок опять не отвечает.

- А ну-ка, - говорит командир, - ослепите-ка его прожектором!