Расстрелять! – II

— Не надо,— замахал адмирал руками совершенно по-семейному,— занимайтесь тут сами.

И после этих слов адмирал позволил себе навсегда исчезнуть из рубки, а потом и с тральщика вообще…

Как там в ОВРе?

Иногда меня спрашивают: «Ну как вы там в ОВРе [5] живёте?» На что я всегда отвечаю: «С неизменным успехом» — и сразу вспоминаю, как Серёга Батраков, наш старый, глупый старший лейтенант, радостно сбегая с корабля по трапу, как-то крикнул вахтенному:

— Эй, страшила, бригадир убыл?

Вахтенный не успел ответить, потому что из-под трапа послышалось:

— Батраков! Я не бригадир, а командир бригады, и хрена лысого ты у меня очередное звание увидишь.

Так и не дал Серёге капитана. Вот сука, а?

Как мы живём? Да нормально, наверное. Вот стоит в строю штаб бригады, а самым последним стоит лейтенант Дидло Сергей Леонидович, мой лучший друг. Он только что назначен в бригаду флагманским химиком. Штаб стоит в одну шеренгу. У них строевой смотр, и мимо строя идёт командир базы. Подходит он к лейтенанту, останавливается и с миной брезгливости на лице, будто жабу видит, вытягивает из себя:

— Лий-ти-на-нт!

— Лейтенант Дидло, товарищ капитан второго ранга!

— Только хохлов нам и не хватало.

— Я русский.

— Кто это? — командир базы, поворотив свой лик хрестоматийно алкоголический в сторону, обращается уже к командиру бригады.

— Это флагхим. Новый,— отзывается тот.

— А-а-а…— Командир базы возвращается к лейтенанту и, лениво уставясь себе под ноги, продолжает: — Лейтенант… уебать тебя, что ли?.. Ну что вы лезете всё время в разговор? Что вы всё время лезете! Вести себя не умеете?.. Так мы научим. Комбриг!

— Есть!

— Накажите его.

Комбриг быстро:

— Выговор!

Так и служим.

А в море вместе со штабом как выйдешь, так им, сволочам, на обед отбивные подавай. Нажарят отбивных и кормят этих ублюдков. За три дня всё мясо сожрут, а потом ещё месяц в море выходим на одних сухарях. Командира базы у нас зовут Дедушка Пак. Ему пятьдесят семь лет, он старый, гнусавый, вредный и злопамятный. Уже еле ползает, но всё помнит, собака. Серёга его как увидит, так всегда мне говорит: «Редкая сволочь, Саня, долетит до середины Днепра». Вот вползает тот Пак в сопровождении комбрига к оперативному, тяжело плюхается на табурет и спрашивает:

— Как у нас обстановка?

Оперативный набирает полную грудь воздуха и начинает: «То-то — там-то, это здесь»,— а Пак посидит-посидит, свесив голову, с кислой рожей, а потом и скажет:

— Всё-то вы мне врёте. Дурите мне мозги, потому что я старый и больной. Комбриг!

Тот, подтягиваясь:

— Есть!

— Снимите-ка его, мерзавца, с вахты. Ту-ни-я-дец, прости Господи!

А вчера в четыре утра кто-то под окнами шлялся и пел: «В не-бе ве-сен-не-м, в не-бе да-ле-ко-м па-да-ли две-е зве-з-ды-ы-ы-ы… в ут-рен-н-ие са-ды-ы-ы…» Говорят, это у соседей скинули две звёздочки со старшего лейтенанта.

Вот так мы и живём.

Недоразумение

Обеспечивали мы лодочку. Задачу она сдавала: всплывала-погружалась, а мы — парочка тральщиков во главе с комбригом — создавали им иллюзию совместного плавания.

Когда эти выдры нанырялись и сдали свою задачу, решило наше начальство отметить это дело и по этому поводу отправилось к острову.

Есть у нас такой островок. Мы как только сделаем что-нибудь путное и при этом никого случайно не утопим, сразу же направляемся туда и там на травке отмечаем выполнение боевой задачи.

Причалили мы, вынесли всё что положено на травку, расселись всем кагалом (штабом, разумеется) и начали отмечать.

Взял начальник штаба трёхлитровую банку в обе руки, отпил для пробы и говорит:

— Это… не вино… по-моему…

— Да брось ты,— говорит ему комбриг, берет у него банку и делает глоток, а потом он замирает, и видно, как организм у него впитывает и соображает, а весь штаб смотрит на комбрига. Начальство есть начальство — как скажет, так и будет.

— Да-а…— говорит комбриг протяжно,— на вино это не похоже. Что же это? Вкус какой-то…

И тут:

— Товарищ комбриг! Товарищ комбриг! — бежит издалека вестовой.— Не пейте! Это не вино! Не вино это!

— А что это?! — кричит ему навстречу комбриг.

— Это проявитель! — подбежал вестовой, задыхаясь.— Проявитель… это… стоял там… перепутали…

Сомнения отпали и улетучились. И после того, как они улетучились, комбриг и начштаба одновременно рыгнули проявителем им вдогонку.

— Доктора! Доктора сюда! — заорали тут все и забили ногами.

И появился доктор.

— Ну что, доктор,— спросил его комбриг с большим достоинством,— жить будем или же подохнем?

— Конечно же, жить! — вскричал доктор и бодро влил им по ведру марганцовки в каждое наружное отверстие.

А потом они стояли, обнявшись, и — а-ва-ва! — блевали через борт, а над ними с хохотом носились быстрокрылые чайки.

По Кельвину

Наконец-то лодка привязана; справа плещется море, слева — какая-то дрянь, сверху — небо. Автономке конец.

Экипаж вылезает и роится на пирсе: оживление, смех, улыбки и всё такое.