Расстрелять! – II

— Меш-киии! Мешки наверх! Банки… Пакеты… Сахар по палубе… за ним мясо — в грязь, потом пойдёт на котлеты…

— Дер-жи! Кто в ЛЮКЕ?!! Какая сука на подаче?!!

Семь ящиков с сахаром на одной верёвке.

— Порвется же!

— Не порвется, закидаем по-быстрому — и спать!

Чуть не улетел вслед за ящиками.

— Па-ра-зи-ти-на! Гробнуться захотел?!!

Семь ящиков сахара — сто пятьдесят кило.

— Эй, наверху, полегче!

— Не держат, суки!

— Перестаньте бросать!

— Я кому-то по роже сейчас настучу!

Сахар по палубе. Пачки хрустят под сапогами; банки, пакеты, почки, рыба, компот — всё это летит вниз, падает, бьётся.

Наколотый компот не идёт из банки — замёрз.

Чёрт, пить хочется. Куда его теперь, наколотый? За борт!

— Куда бросил?! Отогреть же можно — поставил на трас (трансформатор) — и пей!

— Не сообразил.

Погрузка. Всего будет пять «камазов», закидаем — и спать!

Спать…

День с похмелья. Он еле открывает свои мутные глаза. Хоть спички вставляй.

Полярная ночь. Рассвет в двенадцать, а в два уже темень.

Небритый. Бритый — значит, выспавшийся.

Снег валит. На пирсе гора мусора, занесённая снегом; затоптанные коробки — погрузка идёт.

— Давай! Что стоим? Навались, ребята, скоро кончим!

— Когда кончим! Конца не видать.

— Наверху! Заснули, что ли? Сволочи, там же нет никого! Все разбежались. Петров, ядрёна корень!

— Да что я, один, что ли, здесь буду, чуть что — сразу Петров, а все спят в каютах, как сурки.

— Михалыч! Играй большой сбор! Нужно пройтись по каютам и шхерам! Пинками поднимай…

В каюте кто-то лежит; темно, как у негра… с пакетника клювик сняли, сволочи, чтоб их не беспокоили. А мы их без света, за ноги — и на палубу…

— Почему спим?!! Там люди уродуются, а у тебя здесь лежка? А ну встать!

На пирсе груда мусора, а завтра — в море. Любовь к морю прививается невыносимой жизнью на берегу.

— Почему сбежали с погрузки? Почему, я спрашиваю?! Так, в трюм его, и чтоб только уши торчали!..

— Боль-ша-я-при-бор-ка!

— Внимание по кораблю! Пришла машина за мусором! Вынести мусор!

— «Вы-ни-ма-ние, вы-ни-ма-ние», эй, страшилище, вынеси мусор…

— Говорят, за пять автономок теперь орден дают.

— Это уже пять лет говорят, пусть они его себе на жопу повесят, а моя и так блестит…

…Ночью матросы напились и подрались. Утром пришёл командир. Он вчера тоже успел — пьян капитан. Кэп у нас с недавних времен инициатор соцсоревнования. И вот теперь инициатива попала в руки инициатору. Повёл моряков на гауптвахту. Как бы их там на губе вместе не оставили — еле лыко вяжет. Прямо из отличников БП и ПП [9] — в алкоголики; из алкоголиков — в отличники. Такое у нас бывает — флотская метаморфоза. А что делать? Не придумали ещё средства для быстрого снятия автономки с организма. Спирт — самое надёжное дело. Командир не спал всю автономку — вот теперь и отходит, нервы. Долго сжимало — теперь резко отпустило, обычное дело…

Вечером наука прибыла — целых три орла.

Этих будем катать.

Почему-то пьяная наша наука. Но языком, язва, владеет: ишь ты, «научно-ис-седовательский» выговорил.

Красавец мужчина.

Ис-седователь!

Нансен-Амундсен.

Ис-седовать нас сейчас будет.

Покоритель Арктики.

Не упал бы по трапу, хороняка. На палубе скользко — говяжий жир,— не упал бы. Умрёт ещё на боевом научном посту, не доделает труд всей своей жизни.

Наш благополучно вернувшийся с губы в меру пьяный капитан встретился в центральном с в меру пьяным ученым.

— Выкиньте его наверх, только пьяниц нам не хватало… выкиньте…

— Па-чу-мууу? Я прибыл с науч-ными целями… свяжите… меня с… этим… как его… ну, этим…

— Сейчас свяжу, только штаны сниму и свяжу. Разрешите обхезаться в вашем высоком присутствии…

Растащили, а то б побил капитан науку по роже… Через какое-то время в центральном появляется никому не известный капитан:

— Товарищи! Холодилку сделают, или мы сорвем эти мероприятия!

— А ты кто такой? — оживает командир первого дивизиона.

— Я из штаба.

— Значит, только проснулись и сразу к нам?

— Товарищи! С кем я могу здесь договориться?

— С кем угодно, только не со мной. Я — пустое место, я спать хочу… лучше бы мы не приходили… лучше б сдохли сразу…

Той же ночью мы ушли в море…

Какое счастье…

Поросята

Свинья Машка с образцового подсобного хозяйства, предназначенная в конце концов для улучшения стола личного состава, белёсо взирала на вылезших из «газика» людей.

Через всю спину у Машки шла надпись: «Северный флот». Надпись была нанесена несмываемой зелёной краской. Надпись осталась после очередного переназначения Машки: в своё время Машку пометили, она должна была добавить в дыхание прибывшей комиссии Северного флота запах перевариваемых отбивных и помочь ей, комиссии, правильно оценить сложившуюся кругом ситуацию.

Но в случившемся ажиотаже, среди мата и судорожных приготовлений, тогда всё перепутали, отловили другую свинью, и Машка отпраздновала своё совершеннолетие, а когда пришло время доложить: «„Северный флот“ опоросился»,— присутствующим не нужно было объяснять, где искать эти сладкие попочки.