– Рад вас, родные души, увидеть. Присаживайтесь. Разговор серьезный будет.
Жестом предложил нам располагаться на стульях перед широким длинным столом, заваленном бумагами и книгами. И я с видимым облегчением перевел дыхание. Все же сволочь Батько порядочная. Предупреждать надо!
– Что за серьезный разговор без наперстка горилки? – требовательно посмотрел на хозяина «первый министр».
– Вот умеешь в корень зрить! – улыбнулся полковой командир.
Появилась на столе и горилка, и закуска. Потек мерной рекой неторопливый, с расстановкой, разговор, во время которого я сумел составить некоторое представление о командире сего подразделения. Таких людей я видел немало в военной среде. Воодушевлен, предельно идеологизирован национальной идеей и прямой, как шпала в его петлице.
После зажигательной речи, которую толкнул Петлюровец о наших целях и о свободной Украине, командир расчувствовался аж до слез. И определил нас как своих, поэтому говорил обо всем откровенно, нисколько не стесняясь. В том числе и о перспективах вооруженного выступления против большевиков, от которых он получил орден, но зов нации для него с некоторого времени звучал куда громче комиссарских призывов о мировой революции. За нэньку Украину он теперь кого хочешь убьет или сам голову сложит.
– У нас часть территориальная, хлопцы только с Украины служат, казаки да малороссы. Сознательные в хорошем смысле слова. Им колхозы с большевиками давно уже поперек горла. Один только мой комиссар как гвоздь в заднице. Эх, кацап что клоп – только кровя наши сосет.
– Это ты правильно загнул! – обрадовался Батько, уже отхлебнувший горилочки.
– Так что если вы начнете, так мы подмогнем, – заверил командир.
– Что-то не шибко вы Коноводу помогли, – недовольно бросил Петлюровец. – Даже наоборот. Ваш батальон в Лыткино наших развеял.
– Так договоренности не было, вот и не подмог. И момент не тот был. А приказ мне был развеять. А это мы можем… Так что, хлопцы, не обижайтесь. Но так надо было.
– Надо значит надо, – благодушно кивнул я.
– А так мы за правое дело пойдем как один. А кто не пойдет – ну так никто не узнает, где могилка моя. Пусть их архангелы переубеждают…
Ну что же, ценное приобретение. На сей раз Батько не подвел. Порадовал мою чекистскую сущность.
Хорошо, что Леонтий Квакша, так звали полкового командира, был замкнут на Батько. Это было его личное приобретение, так и не переданное на связь польским кураторам. Если поработать с этим военным, то он идеально вписывается в оперативную комбинацию.
Так что прощались мы довольные друг другом и полные надежд. Вот только надежды были у каждого свои, и диаметрально противоположные…
Глава 16
В село Грошево мы зашли по-хозяйски, с винтовками на плече. Дошли торжественно до нужной хаты. Там временно обосновался сам товарищ Загинайло, член республиканской комиссии по раскулачиванию и героический герой-подпольщик, не щадя своей жизни боровшийся с беляками. К нему в компанию напросился фотограф из республиканского журнала «Голос украинизатора». Украинизатор – это такая новая профессия появилась по продвижению украинизации в массы. Их были толпы, они вели обязательные для всех рабочих и служащих кружки украинского языка и культуры, проводили проверки госаппарата, получали зарплату больше секретаря райкома ВКП(б).
Официальной целью командировки Загинайло была проверка выполнения дополнительных мер по коллективизации и борьбе с единоличником, а также освещение сего действа в прессе. Но куда важнее виделась ему обещанная охота в заповедной зоне, до которой от села было рукой подать.
Места считались спокойными, не кулаческими и не бандитскими, поэтому важные гости даже не позаботились о милицейском сопровождении. Ну ее, эту милицию. У нее всегда ушки на макушке, еще донос соорудят.
Да, ошибочка вышла. Загинайло милиция если бы и не спасла, то хотя бы отважно побилась за сохранность его тщедушного тела. А вот теперь!
Теперь я высадил молодецким ударом ноги хлипкую дверь просторной хаты, где еще недавно проживала выселенная кулацкая семья, а теперь ее подумывали отдать под школу. А пока отводили под проживание многочисленных районных начальников, тоже неровно дышащих к заповедной охоте.
Двое важных столичных шишек сидели за столом. Для полуголодных времен тот был накрыт весьма обильно. Шпик, бутылочка «Московской», соленья-варенья. Худосочный, бледный, какой-то вечно нерадостный субъект со стаканом в руке – это сам Загинайло. Напротив него устроился пузатенький живчик – фотокорреспондент, он нам вообще без надобности.
Увидев незваных гостей, Загинайло потянулся к восьмизарядному «Вальтеру», который зачем-то лежал на столе рядом с тарелкой с соленьями. Капусту они им, что ли, мяли?
Рассусоливать времени не было. Петлюровец выстрелил. Загинайло завалился на спину и страшно захрипел. Следующий выстрел добил его.