Читаем Расстроенная психика. Что рассказывает о нас необычный мозг полностью

В 1916 году, прямо в хаосе войны, в Цюрихе зародился дадаизм. Сюрреализм возник чуть позже в Париже, где после войны обосновалось большинство приверженцев дадаизма. Хотя изначально сюрреализм задумывался как литературное движение, его методология и направленность нашли лучшее применение в изобразительном искусстве. Как и дадаисты, сюрреалисты противостояли традициям академического искусства и насаждаемым им ценностям, но при этом искали новую, более креативную и позитивную философию, чем дадаический хаос. Такую философию они нашли в работах Фрейда, Принцхорна и подобных мыслителей.

Фрейд зафиксировал важность бессознательного мышления, которое не имеет рациональной основы и не определяется ощущением времени и пространства или логикой. Более того, он отметил, что кратчайший путь к бессознательному пролегает через сны. Сюрреалисты пытались изжить из своего творчества логику и обращались за вдохновением к снам и мифам, высвобождая таким образом всю мощь воображения. А еще они стремились, как Сезанн и затем кубисты, сместить искусство с исторической репрезентативной траектории и направить его на новый путь.

Лидер вначале дадаистов, а затем сюрреалистов Макс Эрнст купил книгу Принцхорна и привез ее в Париж, где она стала “иллюстрированной библией” сюрреалистов. Хотя большинство парижских участников сюрреалистического движения не читало по-немецки, рисунки в книге Принцхорна говорили сами за себя, иллюстрируя, чего можно добиться, если выйти за рамки традиционных буржуазных устоев и ограничений.

Полная творческая наивность психотических художников стала мощным стимулом для сюрреалистов. Они задались целью освободить творчество от ограничений рационального мышления, исследуя скрытые глубины бессознательного. Они подталкивали друг друга к изучению и выражению собственных эротических и агрессивных влечений. Соответственно, центральные мотивы творчества каждый сюрреалист извлекал из собственных, уникальных бессознательных психических процессов, как поступали и психотические художники.

В 2009 году Рёске организовал в Гейдельберге выставку, в рамках которой методично сопоставлял сюрреалистическое искусство с психотическим из коллекции Принцхорна. На выставке “Сюрреализм и безумие” в центре внимания оказались четыре процесса, или техники, которые сюрреалисты использовали, чтобы погрузиться в бессознательное, подражая психотическим художникам.

Первым и главным процессом было автоматическое рисование. Автоматизм как метод подключения к бессознательному был предложен психиатрами в XIX веке. Пионером автоматического рисования стал Андре Массон. Второй процесс – комбинирование несвязанных элементов. Чем призрачнее была взаимосвязь элементов, тем правдивее и сильнее получалось изображение. В своих дадаических коллажах Эрнст вывел эту технику на поразительный уровень виртуозности. На выставке Рёске сопоставил рисунок Генриха Германа Мебеса из коллекции Принцхорна с работой Фриды Кало (илл. IX, см. цветную вклейку).

Третью технику, параноидно-критический метод, разработал Сальвадор Дали. Дали приписывал визуальную неоднозначность его картин, которые по сути своей представляют загадки, изменению восприятия, вызванному паранойей. Подобную неоднозначность можно найти и в рисунках из коллекции Принцхорна. На выставке Рёске поместил “Мировую ось с кроликом” Наттерера рядом с работой Дали (илл. X, см. цветную вклейку).

Четвертой техникой была амальгамизация объектов[73], в ходе которой отделенные от тела части перекомпоновывали и сплавляли воедино, часто добиваясь шокирующего эффекта. Эту технику в своих работах использовал сюрреалист Ханс Беллмер.

Сюрреалисты стремились создать изобразительное искусство, которое уже существовало в творчестве психотических пациентов, разрабатывая способы погружения в собственное бессознательное. Хотя душевнобольные художники делали это непринужденно и безотчетно, выставка Рёске показала, что в своих умышленных стараниях сюрреалисты тоже преуспели. Обе группы художников пробуждают в нас “беспокойное чувство инаковости”, описанное Принцхорном. Но если душевнобольные художники не получили художественной подготовки, то сюрреалисты всячески старались забыть всё, чему научились в прошлом. Пикассо утверждал, что в свое время рисовал как Рафаэль и ему понадобилась целая жизнь, чтобы научиться рисовать как ребенок73.

Что рассказывают нам о творчестве другие болезни мозга

Идея, будто творчество рождается в безумии, веками подпитывалась необычно высокой распространенностью расстройств настроения среди писателей и художников. Другой тип гениальности, савантизм, наблюдали у людей с расстройствами аутистического спектра. Раскрывать творческий потенциал могут даже неврологические расстройства, такие как болезнь Альцгеймера и лобно-височная деменция.

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжные проекты Дмитрия Зимина

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука
Скептик. Рациональный взгляд на мир
Скептик. Рациональный взгляд на мир

Идея писать о науке для широкой публики возникла у Шермера после прочтения статей эволюционного биолога и палеонтолога Стивена Гулда, который считал, что «захватывающая действительность природы не должна исключаться из сферы литературных усилий».В книге 75 увлекательных и остроумных статей, из которых читатель узнает о проницательности Дарвина, о том, чем голые факты отличаются от научных, о том, почему высадка американцев на Луну все-таки состоялась, отчего умные люди верят в глупости и даже образование их не спасает, и почему вода из-под крана ничуть не хуже той, что в бутылках.Наука, скептицизм, инопланетяне и НЛО, альтернативная медицина, человеческая природа и эволюция – это далеко не весь перечень тем, о которых написал главный американский скептик. Майкл Шермер призывает читателя сохранять рациональный взгляд на мир, учит анализировать факты и скептически относиться ко всему, что кажется очевидным.

Майкл Брант Шермер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

Эта книга — воспоминания о более чем двадцати годах знакомства известного приматолога Роберта Сапольски с Восточной Африкой. Будучи совсем еще молодым ученым, автор впервые приехал в заповедник в Кении с намерением проверить на диких павианах свои догадки о природе стресса у людей, что не удивительно, учитывая, насколько похожи приматы на людей в своих биологических и психологических реакциях. Собственно, и себя самого Сапольски не отделяет от своих подопечных — подопытных животных, что очевидно уже из названия книги. И это придает повествованию особое обаяние и мощь. Вместе с автором, давшим своим любимцам библейские имена, мы узнаем об их жизни, страданиях, любви, соперничестве, борьбе за власть, болезнях и смерти. Не менее яркие персонажи книги — местные жители: фермеры, егеря, мелкие начальники и простые работяги. За два десятилетия в Африке Сапольски переживает и собственные опасные приключения, и трагедии друзей, и смены политических режимов — и пишет об этом так, что чувствуешь себя почти участником событий.

Роберт Сапольски

Биографии и Мемуары / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы
Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Как появились университеты в России? Как соотносится их развитие на начальном этапе с общей историей европейских университетов? Книга дает ответы на поставленные вопросы, опираясь на новые архивные источники и концепции современной историографии. История отечественных университетов впервые включена автором в общеевропейский процесс распространения различных, стадиально сменяющих друг друга форм: от средневековой («доклассической») автономной корпорации профессоров и студентов до «классического» исследовательского университета как государственного учреждения. В книге прослежены конкретные контакты, в особенности, между российскими и немецкими университетами, а также общность лежавших в их основе теоретических моделей и связанной с ними государственной политики. Дискуссии, возникавшие тогда между общественными деятелями о применимости европейского опыта для реформирования университетской системы России, сохраняют свою актуальность до сегодняшнего дня.Для историков, преподавателей, студентов и широкого круга читателей, интересующихся историей университетов.

Андрей Юрьевич Андреев

История / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука