Расстройство сна

Сначала он даже не был уверен, что на кровати лежит человек. Просто масса странных, острых на вид, блестяще-красных гребней, похожих на какие-то скользкие неземные грибы, которые покрывали тело настолько плотно, что между ними не было видно ни дюйма плоти. Единственное, что в этом было человеческое, так это пучки коротких белых волос.

И ещё то, что, должно быть, было когда-то белыми бикини с завязками…

Маски

— Спальня в конце этого коридора, — сказал он. — Рядом с постелью найдёшь шкатулку, я хочу, чтобы ты надела на себя только то, что в ней находится. И ничего более.

Он вновь наполнил их бокалы коньяком, и с улыбкой протянул ей один из них. Хрусталь спел, встретившись с её ногтями. Она осушила бокал и дотронулась до серебряной цепочки тонкой работы, опоясывающей его шею. Ощутила тепло звеньев, зажатых между большим и указательным пальцами — тепло его тела — и отпустила еe.

Повернулась и пошла туда, куда он её направил. Она увидела, что на противоположной стене установлено изображение триединного Шивы Махешвары[8], высеченное в камне. Левое лицо божества было женским, правое — мужским. Между ними застыла маска Вечности. Древний шедевр. Господи, где он только умудрился это достать? — подумала она про себя.

Чуть ниже Шивы, на пьедестале, она увидела семисотлетнюю статуэтку из Тлатилько[9] — двуликую терракотовую «красотку»; тольтеки[10] клали таких в могилы к своим мертвецам. А стену напротив занял идол, исполненный из чёрного гранита. Кали[11]. Его апартаменты были буквально переполнены сокровищами. Скифские золотые украшения. Бассарийские[12] и дохристианские полинезийские скульптуры. Восстановленные фрагменты нормандской мозаики 12 века — да не одна, а две — покрывали целиком одну из стен его гостиной. «Сошествие Христа в Ад»[13] из псалтыри 15 века. Дилер и коллекционер внутри неё теряли сознание. Женщина тоже.

Виной тому был не коньяк, a мужчина. Этот мужчина.

Ведь она потратила целую вечность на поиски человека, кто мог бы стать ей ровней.

— Кристина, — позвал он. Она обернулась и увидела его силуэт, освещенный пламенем растопленного камина. Он поднёс бокал к губам. — Когда войдёшь в комнату, не забудь зажечь свечи.

Его спальня была аккуратной и простой, однако каждый предмет, находящийся внутри, говорил о вкусе владельца. Скромное зеркало в раме орехового дерева висело над комодом в стиле Хэпплуайт[14]. Старый, примитивный дубовый шкаф, который, вероятно, когда-то принадлежал классу прислуги. Книжный шкаф от Саладино[15], письменный стол в стиле Луи XVI и кресло в стиле Луи XV. Гигантская кровать в фламандском духе «Уильяма и Мэри»[16] с балдахином. На столешнице «Луи XVI» стояли две свечи, ещё две — на прикроватном столике вишневого дерева. Спички лежали в серебряном блюде от Георга Йенсена[17]. Кристина зажгла свечи и погасила светильник.

Со стены рядом с кроватью свисал деревянный Магаленский атлатл, вырезанный в форме лошади. Очередной шедевр.

Боже…

На кровати её ждала белая шляпная коробка. Она сняла крышку, раздвинула слои оберточной бумаги.

И узрела морду африканской львицы.

Невероятно.

Она тронула маску. Мех был настоящим. Мягким и гладким по росту шерсти, и чуть более грубым, когда её пальцы двигались в обратном направлении. Внутренняя часть маски была сделана из мягчайшего атласа. Богатая кремовая кожа обтягивала широкий нос, темные губы и угольно-черные ресницы, казалось, трепетали над каждой глазной щелью — она не могла себе представить, сколько времени и заботы потребовалось для этого. Идеальные, настоящие бакенбарды торчали из морды.

Кристина взяла в руки маску. Ее пальцы дразняще скользнули по краям. Определенно, что-то плотное было вшито между слоями материалов — может быть пластик, может быть тонкое дерево. Маска была на удивление лёгкой, а на ощупь деликатной, как тибетский шёлк. Прекрасно, — подумала Кристина про себя.

Уши львицы были прижаты к голове. Вкупе с приоткрытой пастью это придавало маске выжидающий вид. Кристина почти видела хищницу посреди какого-то вельда в высокой, дрожащей на ветру траве. Притаившись, львица принюхивалась к ветру.

Кристина сбросила свои лайковые туфли и расстегнула молнию платья; она позволила ему струиться по плечам, услышав шелковистое шипение на полу. Она аккуратно повесила его на спинку бержера[18], после чего избавилась от чулок и комбинации. Обнажившись, Кристина встала напротив зеркала, ей казалось, будто она принимает участие в таинственной церемонии. Будто это не просто секс, а ритуал. Мысль об этом возбуждала её гораздо сильнее, чем сам секс.

Её тело было церемониальным предметом.

Её тело… и маска.

Она так и не родила ребёнка. Так и не позволила своей упругой гладкой плоти исчезнуть. В сорок лет её тело всё ещё было достойно этой маски. Кристина поднесла её к зеркалу.