Для Декарта сомнение – это методический прием и отправная точка построения философии. Суть такого сомнения в том, чтобы последовательно усомниться во всем, в чем можно усомниться, и благодаря этому выявить нечто несомненное, на основе которого можно построить прочное здание философии.
На первый взгляд Декарт в этом не оригинален. За две тысячи лет до него Сократ тоже поставил под сомнение все обыденные мнения и представления людей в своей знаменитой фразе: «Я знаю, что ничего не знаю, а другие и этого не знают», что и послужило началом нового типа философствования. Но несмотря на общность в выборе отправного пункта философствования, Сократ и Декарт принадлежат разным эпохам, и это должно было проявиться в их позициях.
Более того, полезно даже считать вещи, в коих мы сомневаемся, ложными, дабы тем яснее определить то, что наиболее достоверно и доступно познанию.
В данном случае считать вещи ложными Декарт предлагает в качестве методического приема, чтобы никакие сомнения в определении степени недостоверности не помешали обнаружить достоверное и самоочевидное. Вполне возможно, что нечто из того, что мы считаем ложным сейчас, в дальнейшем получит обоснование как истинное на тех предпосылках знания, которые мы обнаружим методом сомнения.
Но это сомнение должно быть ограничено лишь областью созерцания истины. Ибо что касается жизненной практики, то, поскольку зачастую мы должны действовать прежде, чем избавиться от сомнений, мы нередко бываем вынуждены усвоить то, что является всего лишь правдоподобным, а иногда и просто выбрать одно из двух, если ни одно из них не представляется более правдоподобным, чем другое.
Методическое сомнение – это метод философии, поэтому оно не должно мешать нам в обычной жизни действовать и принимать ответственные решения. Однако обыденное сознание руководствуется правдоподобием, а не истиной. Поэтому необходимо найти первичные достоверные предпосылки, которые в дальнейшем дадут понимание жизни и позволят поступать, исходя из мудрости, а не обыденного сознания.
Итак, теперь, когда мы настойчиво стремимся лишь к познанию истины, мы прежде всего усомнимся в том, существуют ли какие-либо чувственные или доступные воображению вещи: во-первых, потому, что мы замечаем, что чувства иногда заблуждаются, а благоразумие требует никогда не доверять слишком тому, что хоть однажды нас обмануло; затем, потому, что нам каждодневно представляется во сне, будто мы чувствуем или воображаем бесчисленные вещи, коих никогда не существовало, а тому, кто из-за этого впадает в сомнение, не даны никакие признаки, с помощью которых он мог бы достоверно отличить состояние сна от бодрствования.