Сии первые приращения подали, наконец, человеку способы делать гораздо тех быстрейшие, и чем более разум просвещался, тем паче искусство доходило до своего совершенства. Скоро перестав засыпать под каждым древом, или уходить в пещеры, нашли они некоторый род секиры из камней крепких и резких, которые служили им на подсечение дерев, на ископание земли, и к сооружению шалашей из сучьев, кои потом вздумали обмазывать грязью и глиною. И сия-то была эпоха или зачало первой перемены, в которой произошло установление и разделение семейств, и в которой вошел никакой род собственности, из чего, может быть, произошли уже многие свары и сражения. Между тем, как сильнейшие вероятным образом были первые, кои устроили себе жительства, чувствуя себя в состоянии защищать оные, то думать надобно, что слабые за лучшее и безопаснейшее почли подражать им, нежели покушаться изгонять их из жительства, а что принадлежит до тех, которые имели уже шалаши, то чаятельно, что каждый из них мало думал присвоить шалаш соседа своего, не столько для того, что оный ему не принадлежал, сколько ради того т что он был ему бесполезен, и что он не мог им завладеть не подвергнув себя сражению весьма жестокому с тем семейством, которое занимал оный. Первые откровения сердца были действом нового состояния, соединяющего в общее жилище супругов, родителей и детей; привычка жить вместе произвела в них самые приятнейшие чувствования, какие только известны человекам, то есть, любовь супружескую и любовь родительскую. Каждое семейство учинилось маленьким обществом, тем паче соединенным, что взаимное прилепление и вольность были оного единственными узами, и тогда-то установилось первое различие в образе жизни между обоих полов, которые до того имели оной одинаковый. Женщины стали домоседнее, и приучились потому быть стражами хижин своих и детей, между тем как мужчина ходил искать общей пищи. Оба пола начали также чрез жизнь несколько нежнейшую против прежней терять нечто из своего свирепства и храбрости, но если каждый особливо стал не столько способен побеждать диких зверей, то в возмездие стало гораздо свободнее собираться для сопротивления оных вообще.
В сем новом состоянии при жизни простой и уединенной, при надобностях весьма ограниченных, и с орудиями, которые вымыслили для прокормления себя, люди, пользуясь весьма великим досугом, употребили оной к примышлению себе разных новых выгодностей, родителям их неизвестных, и сие-то было первое иго, которое они на себя наложили неумышленно, и первый источник тех горестей, которые они приуготовляли своим потомкам: ибо, кроме того, что продолжали они таковым образом ослаблять души свои и тела, сии выгодности потеряли по привычке почти все свое услаждение, и в то самое время переродились в подлинные надобности. Лишение оных стало гораздо мучительнее, нежели обладание их было сладостно, и так люди стали несчастливыми теряя их, не будучи счастливыми в обладании оных.
Здесь видимо несколько лучше то, как употребление слова установлялось, или доходило до совершенства нечувствительно в недрах каждого семейства; и можно еще догадываться, как могли разные особенные причины распространить язык и ускорить его приращением, учинив оный гораздо нужнейшим. Великие наводнения, или трясения земли, окружили когда-нибудь водами, или стремнинами, места обитаемые; перемены земного шара отделили и рассекли па части, то есть, на острова, матерую землю. Вразумительно, что между людьми, таким образом, сближенными, и принужденными ж ишь совокупно, скорее долженствовало установиться наречие общее, нежели между теми, которые вольно бродили в лесах на матерой земле. Таким образом, весьма то возможно, что после первых опытов мореплавания островские жители принесли к нам употребление слова, а по меньшей мере, весьма то вероятно, что общества и языки получили начало свое в островах, и дошли до некоторого совершенства, прежде нежели стали известны на матерой земле.