Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)

И я знаю, что может пройти много веков, прежде чем из этих начал будут выведены все истины, какие оттуда можно извлечь, так как истины, какие должны быть найдены, в значительной доле зависят от отдельных опытов; последние же никогда не проявляются случайно, но должны быть изыскиваемы проницательными людьми с заботливостью и с издержками. Ведь не всегда случится, что те, кто способен достойно произвести опыты, приобретут к тому возможность; а также многие из тех, кто выделяется способностями, составляют дурное воззрение по общей философии, как это заметно по ошибкам, сделанным в том, что до сей поры пользовалось значением. Следовательно, они никогда не смогут направить ум к достижению лучшего. Но кто в конце концов уловит различие между моими началами и началами других, а также то, какой ряд истин отсюда можно извлечь, те убедятся, как важны эти начала в разыскании истины и до какой высокой степени мудрости, до какого совершенства жизни, до какого счастья могут довести нас эти начала. Смею верить, что не найдется никого, кто не пошел бы навстречу столь полезному для него занятию или, по крайней мере, кто не сочувствовал бы и не желал бы всеми силами помочь плодотворно трудящимся. Вот все мои пожелания: пусть наши потомки когда-либо увидят счастливое наступление такого времени.

Первая часть «Начал философии»

Об основах человеческого познания

I. Так как мы рождаемся детьми и составляем разные суждения о чувственных вещах прежде, чем достигнем полного обладания нашим разумом, то многие предрассудки отвращают нас от истинного познания; освободиться от них мы, по-видимому, можем не иначе как постаравшись хотя бы раз в жизни усомниться во всем том, на счет чего обнаружим малейшее подозрение в недостоверности.

II. И то, в чем мы станем сомневаться, полезно счесть за ложное, чтобы тем яснее нам открылось, что именно всего достовернее и всего легче для познания.

III. Но здесь пока это сомнение распространяется на одно лишь созерцание истины. Ведь что касается житейской практики, то поскольку случай действовать проходит прежде, чем мы можем освободиться от наших сомнений, мы вынуждены принимать лишь вероятное; а иногда даже, хотя бы одно из двух не казалось нам вероятнее другого, мы бываем вынуждены выбирать которое-нибудь из них.

IV. Итак, когда мы приналяжем на изыскание истины, мы начинаем сомневаться прежде всего в том, существуют ли какие-либо чувственные или воображаемые вещи: во‐первых, мы замечаем, что чувства наши иногда заблуждаются, а благоразумию свойственно никогда излишне не доверять тому, что нас хоть раз обмануло; во‐вторых, каждый день нам во сне кажется, будто мы видим или воображаем бесчисленное количество вещей вовсе несуществующих; для того, кто подобным образом сомневается, нет никаких признаков, посредством которых он верно отличил бы сон от бодрствования, V. Станем сомневаться и во всем остальном, что прежде полагали за самое достоверное, даже в математических доказательствах, даже в тех началах, которые мы до тех пор считали за известные сами по себе; ведь мы видели, что некогда иные ошибались в этих вещах и допускали за достоверное и само по себе известное то, что нам кажется ложным; а тем более усомнимся потому, что слышали о существовании Бога, всемогущего и создавшего нас, а ведь мы не знаем, не захотел ли Он, быть может, создать нас такими, чтобы мы всегда ошибались даже в том, что нам кажется самым достоверным: ибо, по-видимому, это может не менее случиться, как и то, что мы иногда ошибаемся, – а мы заметили уже, что последнее случается. Если же мы вообразим, что обязаны существованием не всемогущему Богу, а либо самим себе, либо кому-нибудь другому, то чем менее могущественным признаем мы виновника нашего происхождения, тем более будет вероятно, что мы так несовершенны, что постоянно ошибаемся.

VI. Однако от кого бы мы ни произошли, как бы он ни был могуществен, как бы он нас ни обманывал, тем не менее мы находим в себе свободную возможность воздержаться от доверия к тому, что еще не вполне достоверно и дознано, и таким образом предостеречься от всякого заблуждения.

VII. Таким образом, отбросив все то, в чем так или иначе мы можем сомневаться, и даже мысля все это ложным, мы, конечно, легко предположим, что нет никакого неба, никаких тел и что даже у нас самих нет ни рук, ни ног, ни, наконец, тела, – но мы все-таки не предположим, что мы, думая об этом, не существуем: нелепо было бы признавать то, что мыслит, в то самое время, когда оно мыслит, несуществующим. Потому познание – «я мыслю, значит существую» – есть первое и вернейшее из всех познаний, встречающихся каждому, кто методически философствует.