Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)

LXXII. И хотя в зрелые годы душа уже не так широко служит телу и не относит всего к нему, но ищет истины о вещах, рассматриваемых сами по себе, и постигает, что ложны весьма многие из прежних ее суждений, – тем не менее она не так легко вычеркивает из своей памяти ложное; пока последнее ею удерживается, оно может стать причиной различных ошибок. Например, с раннего возраста мы представляем себе звезды весьма маленькими: хотя доводы астрономии с очевидностью показывают нам, что звезды очень велики, тем не менее предрассудок настолько силен еще и теперь, что нам трудно представлять себе звезды иначе, чем мы представляли их прежде.

LXXIII. Сверх того, наша душа только с известным трудом и напряжением может обращаться к подобным вещам, а всего хуже внимает тому, что не представлено ни чувствам, ни воображению. Такую природу наша душа имеет или потому, что связана с телом, или потому, что в ранние годы, будучи преисполнена чувством и воображением, приобрела большие навык и легкость в упражнении этих именно, а не иных способностей мышления. Отсюда и происходит, что многие понимают субстанцию лишь как мыслимую в воображении, как телесную и даже как чувственную. И не понимают того, что можно воображать только то, что состоит из протяжения, движения и фигуры, тогда как мышлению доступно многое иное; полагают также, что не может существовать то, что не было бы телом и, в конце концов, каким-либо чувственным телом. А так как, в действительности, никакой вещи в ее сущности мы не воспринимаем одним только чувством, как ниже обнаружится, то потому и получается, что многие люди в течение всей жизни не воспринимают ничего иначе как смутно.

LXXIV. Наконец, в силу пользования речью мы связываем все наши понятия словами, их выражающими, и поручаем памяти понятия только совместно с этими словами. И так как впоследствии мы легче припоминаем слова, нежели вещи, то едва ли мы владеем когда-нибудь настолько отчетливым понятием какой-либо вещи, чтоб отделить его от всякого концепта слов: и мысли почти всех людей вращаются больше около слов, чем около вещей. Таким образом люди часто пользуются в своих утверждениях непонятными словами, ибо полагают, что некогда понимали их или же получили от тех, кто эти слова правильно понимал. Хотя все это и не может быть передано здесь обстоятельно, ибо природа человеческого тела еще не выяснена и вообще не доказано существование тел, однако, кажется, достаточно понятно, сколь необходимо различать ясные и отчетливые понятия от темных и смутных.

LXXV. Итак, дабы методически философствовать и достичь истинного понимания всех познаваемых вещей, должно прежде всего отбросить все предрассудки или тщательно остерегаться от доверия к каким-либо из мнений, нами некогда полученных, раньше нежели признаем их истинность, подвергнув их новой проверке. Затем, по порядку, должно со вниманием отнестись к имеющимся у нас понятиям и признавать за истинные только те, которые при внимательном рассмотрении мы познаем как ясные и отчетливые. Поступая так, мы прежде всего заметим, что существуем мы сами, поскольку причастны мыслящей природе, а также, что существует Бог и мы зависим от него; и что из обсуждения Его атрибутов мы можем узнать истину о прочих вещах, ибо Он есть их первая причина; и, наконец, что сверх понятий Бога и нашей души в нас есть также знание многих положений вечной истинности, как, например, «из ничего не происходит ничего» и т. д., также есть знания о некоторой телесной природе, то есть протяженной, делимой, движимой и т. п., а равно и понятие о некоторых нас возбуждающих чувствах, как, например, боли, цвета, вкусов и т. д., хотя бы мы никогда и не знали, что за причина, почему они так нас возбуждают. И, сравнив все это с тем, что прежде мыслили в более смутном и спутанном виде, мы приобретем навык составлять ясные и отчетливые понятия обо всех познаваемых вещах. В этом немногом, мне кажется, состоят основные начала человеческого познания.

LXXVII. Прежде же всего мы должны запечатлеть в нашей памяти как высшее правило, что во все, открываемое нам Богом, должно верить как в наиболее достоверное. И если случайно свет разума сколь возможно ясно и очевидно внушал нам нечто, казалось бы, иное, мы должны доверять одному божественному авторитету больше, чем собственному нашему суждению. Но в том, относительно чего божественная вера нас вовсе не наставляет, философу менее всего прилично принимать за истинное нечто такое, истинности чего он никогда не усматривал; и не должно больше доверяться чувствам, то есть необдуманным суждениям своей юности, чем зрелому разуму.

Вторая часть «Начал философии»