Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)

XVIII. И почти все мы впадаем в эту ошибку с раннего детства, потому что, не замечая необходимой связи, между сосудом и содержащимся в нем телом, мы полагаем, что для Бога нет препятствий сделать так, чтобы тело, заполняющее какой-либо сосуд, было удалено из последнего и никакое иное тело не заступило его места. Чтобы исправить эту ошибку, должно признавать, что если и нет никакого сходства между сосудом и содержащимся в нем тем или иным отдельным телом, то существует величайшее и необходимое сродство между фигурой сосуда и протяжением, взятым вообще, которое должно содержаться в полости сосуда: столь же нелепо мыслить гору без равнины, как мыслить эту полость сосуда без протяжения, которое в ней содержится; ведь, как часто говорилось, «ничто» не может иметь какого-либо протяжения. Поэтому если спросят: что случится, когда Бог устранит тело, содержащееся в данном сосуде, и не допустит никакое другое тело проникнуть на покинутое место? – то на такой вопрос должно ответить: в таком случае стороны сосуда сомкнутся. Ведь когда между двумя телами ничего не пролегает, то они необходимо касаются друг друга, и явно нелепо, чтобы тела были отделены друг от друга, то есть между ними как бы имелось расстояние и в то же время это расстояние было бы «ничто»; поэтому всякое расстояние есть модус протяжения и не может существовать без протяженной субстанции.

XIX. После того как мы таким образом заметили, что природа телесной субстанции состоит лишь в том, что она – вещь протяженная, что ее протяжение не отличается от протяжения, приписываемого обычно сколь угодно пустому пространству, – мы легко поймем невозможность того, чтобы одна из частей этого телесного протяжения занимала в одном случае большее пространство, нежели в другом, разрежаясь иначе, чем вышеописанным способом. Поймем мы невозможность и того, чтобы больше присутствовало в сосуде материи, то есть телесной субстанции, когда сосуд наполнен свинцом, золотом или иным сколь угодно тяжелым и твердым телом, чем когда только воздух содержится в сосуде и последний считается пустым; ибо количество частей материи зависит не от ее тяжести или твердости, но исключительно от протяжения, всегда одинакового в одном и том же сосуде.

XX. И мы признаем, что невозможно существование каких-либо атомов, то есть частей материи, неделимых по своей природе. Раз они существуют, то необходимо должны быть протяженны, сколь малыми ни предполагались бы; ни одной из них невозможно мысленно разделить на две или большее число частей, тем самым не приписав им реального деления; и поэтому, если мы судили, что эти первоначальные частицы неделимы, то наше суждение разошлось с мышлением. Если даже мы и вообразим, будто Бог пожелал сделать так, чтобы какая-нибудь частица материи не могла быть разделена на иные меньшие, то такая частица не должна однако называться собственно неделимой. Ведь Бог сделал так, что частица не может быть разделена ни одной из его тварей, а не то, чтобы Он мог отнять от самого Себя эту способность делить; ибо совершенно невозможно, чтобы Бог уменьшил собственную свою мощь; мы это уже заметили выше. Поэтому, абсолютно говоря, подобная частица материи остается делимой, ибо она такова по своей природе.

XX. Сверх того мы узнаем, что этот мир или совокупность телесной субстанции не имеет никаких пределов для своего протяжения. Ведь, даже придумав, что существуют где-либо его границы, мы не только можем вообразить неопределенно протяженные пространства за этими границами, но и воспринимаем их вообразимыми, то есть реально существующими: отсюда и воображаем их содержащими неопределенно протяженную телесную субстанцию. Ведь, как уже подробно показано, идея того протяжения, которое мы воспринимаем в каком-либо пространстве, совершенно тождественна с идеей телесной субстанции.

XXII. Легко отсюда заключить, что материя неба не разнится от материи земли. И вообще, если бы миры были бесконечны, то они необходимо состояли бы из одной и той же материи; и, следовательно, не многие миры, а один только может существовать, ибо мы ясно понимаем, что материя, природа которой состоит лишь в ее протяженности, вообразимой во всяких вообще пространствах, где те иные миры должны быть даны, – такая материя уже использована, а идеи какой-либо иной материи мы у себя не находим.