— Будь проклята мать миссис Джейкс! Никто, кроме женщины, не стал бы перебивать человека подобными глупостями. Слушай меня! Ты, должно быть, слышала, как я был лишен наследства из-за моего брака с твоей матерью, а поместья в Айлворте перешли к твоему дядюшке Джорджу, и как ему с утонченной изобретательностью было запрещено завещать их мне или моим детям. Но заметь, ему не возбраняется
— Откуда же у вас столько денег?
— Ха! Сначала я взял золотое блюдо, которое купил мой дед, и продал его. У меня не было на это права, но я не мог позволить себе, чтобы такой большой капитал лежал без дела. Оно стоило почти пять тысяч фунтов. С этой суммой я успешно спекулировал. Через два года у меня было уже восемнадцать тысяч. Восемнадцать тысяч я заплатил за четвертую долю в угольной шахте, когда денег было мало, а уголь дешев. Потом уголь подорожал, весьма сильно, и через пять лет я продал свою долю совладельцам за восемьдесят две тысячи, вдобавок к двадцати одной тысяче, полученной в виде процентов. С тех пор я не строил никаких спекуляций, опасаясь, что удача покинет меня. Я просто позволил деньгам скопиться на закладных и других инвестициях и выжидал, потому что поклялся вернуть эти поместья до своей смерти. Вот ради этого-то я и трудился, и думал, и мучился, и был презираем всей округой в течение двадцати лет; но теперь я думаю, что время мое пришло — и ты мне поможешь!
— Я? Помогу? Каким образом? Что я должна сделать?
— Послушай, — отвечал отец, нервно постукивая карандашом по лежащей перед ним бухгалтерской книге. — Джордж не очень любит Айлворт, более того, он его не любит вовсе; но, как и все Каресфуты, он не хочет расставаться с землей, и хотя мы кажемся добрыми друзьями, он слишком ненавидит меня, чтобы при обычных обстоятельствах согласиться продать ее мне. Именно на тебя я рассчитываю, чтобы преодолеть это препятствие.
— Но как?
— Ты, женщина, спрашиваешь меня, как ты должна склонить на свою сторону мужчину?
— Я вас совершенно не понимаю, отец.
Филип недоверчиво усмехнулся.
— Тогда, полагаю, я должен тебе это объяснить. Если ты когда-нибудь возьмешь на себя труд посмотреть в зеркало, ты, вероятно, увидишь, что природа была очень добра к тебе в том, что касается красивой внешности; кроме того, ты явно никоим образом не испытываешь недостатка в мозгах. Твой дядюшка Джордж очень любит хорошеньких женщин, и, говоря откровенно, я хочу, чтобы ты воспользовалась своими достоинствами, чтобы очаровать его и убедить продать имение.
— О! Отец, как вы можете?! — воскликнула Анжела, вне себя от стыда.
— Ну что за дура… Я же не говорю, что ты должна выйти за него замуж! Я только хочу, чтобы ты его одурачила. Конечно, будучи особой дамского пола, ты не можешь считать это чем-то неподобающим…
Теперь румянец Анжелы сменился мертвенной бледностью, и она ответила с холодным презрением:
— Мне кажется, вы не вполне понимаете, что чувствуют девушки — по крайней мере, что чувствую я, потому что других девушек я не знаю. Возможно, мне бесполезно пытаться объяснить это. Я скорее ослепну, чем воспользуюсь своими глазами для такой постыдной цели.
— Анжела, — сказал отец с прежним раздражением, — позволь мне сказать тебе, что ты глупая дурочка, более того, ты — обуза. Твое рождение, — добавил он с горечью, — лишило меня твоей матери, а то, что ты была девочкой, лишило нашу ветвь семьи прав на наследство. Теперь, когда ты выросла, ты предпочитаешь удовлетворять свои прихоти, а не помогать мне реализовать цель моей жизни простым действием, которое никому не может причинить вреда. Я никогда не просил тебя брать на себя какие-либо обязательства. Ну что ж, именно этого я и ожидал. До сих пор мы почти не виделись, и, возможно, чем меньше мы будем встречаться в будущем, тем лучше.
— Вы не имеете права так говорить со мной, — ответила она, сверкая глазами, — хотя я ваша дочь, и с вашей стороны малодушно упрекать меня в моем происхождении, моем поле и моей зависимости от вас. Отвечаю ли я за все это? Но я не буду долго вас обременять. А что касается того, чего вы от меня хотели и о чем так мало думали, то я спрашиваю вас: разве моя бедная мать желала бы этого своей дочери?
Тут Филип резко встал и вышел из комнаты и из дома.
— Она очень похожа на свою мать, — задумчиво произнес он, спускаясь по ступеням крыльца. — Словно Хильда во плоти, только она вдвое красивее, чем была Хильда. Я уверен, что после этого мне предстоит еще одна отвратительная бессонная ночь. Я должен как-то избавиться от этой девушки, я не могу выносить ее рядом с собой; она ежедневно напоминает мне о вещах, которые я не смею вспомнить, и всякий раз, когда она смотрит на меня своими огромными глазами, мне кажется, что она смотрит сквозь меня. Интересно, знает ли она историю Марии Ли?