Рассвет

Немного постояв, она снова пожала плечами, потом подошла к Никани и уселась рядом.

— Я расту, — сказало оно ей. — Ооан хочет, чтобы я быстрее закончил с тобой то, что должен сделать, чтобы после этого смог заняться размножением.

— Ты хочешь сказать, что чем быстрее ты научишь меня, тем быстрее сможешь завести себе потомство?

— Именно. До тех пор, пока я не научу тебя, пока не докажу, что я способен это сделать, нельзя будет считать, что я могу иметь потомство, что я готов к этому.

Вот в чем дело. Значит она не подопытный кролик, а, в некотором роде, последнее испытание Никани, его выпускной экзамен на зрелость. Вздохнув, она покачала головой.

— Ты специально просил, Никани, чтобы меня отдали тебе, или это вышло без твоего участия?

Оно промолчало в ответ. Не сводя с нее глаз, невероятным, но вполне обычным для оанкали образом, оно согнуло руку в локте в обратную сторону и почесало себя подмышкой. Не отдавая себе отчета и даже чуть наклонив голову, она проследила за тем, как оно это делает.

— Чувственные руки вырастут у тебя до того, как ты заведешь потомство или после? — спросила она.

— Они скоро начнут расти у меня, независимо от того, стану ли я спариваться или нет.

— Но когда эти руки должны появиться — до или после?

— Обычно стараются, чтобы чувственные руки появлялись после первого спаривания. Мужчины и женщины оанкали взрослеют быстрее оолой. Как правило они стараются… как это у вас говориться? Помочь своим оолой повзрослеть.

— Они растят вас? — спросила Лилит. — Или помогают воспитанию?

— … воспитанию?

— Да, воспитанию.

— Мне еще очень трудно уловить логику в вашем словообразовании.

— Я уверена, что логика есть во всем, просто для того чтобы уловить ее в нашем языке, тебе нужен хороший лингвист. Значит, твои неприятности связаны с возможностью найти себе пару?

— Я и сам не знаю. Надеюсь, что все будет хорошо. Как только я почувствую себя в силах, то отправлюсь туда, где меня ожидает моя пара. Я постараюсь все им объяснить.

Никани помолчало.

— Я думаю, что должен тебе кое-что рассказать.

— Что?

— Ооан хочет, чтобы я начал действовать, но так, чтобы это не показалось тебе неожиданным.

— И что же тут имеется в виду?

— Я должен изменить тебя, совсем немного, едва заметно. Это поможет тебе усилить память и вспомнить то, что в обычном случае ты можешь вспомнить с большим трудом.

— О чем ты говоришь? И что во мне ты собираешься менять?

— Не бойся — ты вряд ли бы что заметила, если бы я тебе ничего не сказал. Я имею в виду небольшую коррекцию химической структуры клеток твоей памяти.

Словно бессознательно желая защитить себя, она поднесла руку ко лбу.

— Структуру моей памяти? — шепотом повторила она.

— Я предпочел бы подождать и сделать это потом, когда стану взрослее. Тогда все пройдет гораздо более гладко, тебе это даже покажется приятным. Должно показаться приятным — так мне кажется. Но ооан… хотя я его понимаю. Понимаю его чувства. В общем, оно говорит, что я должен сделать это сейчас.

— Но я совсем не хочу, чтобы кто-то менял мой мозг!

— Ты будешь спать и ничего не почувствуешь. Все пройдет точно так же, как и тогда, когда ооан Йядайя избавил тебя от опухоли.

— Ооан Йядайя? Значит меня оперировал отец-оолой Йядайи? Не Кахгуяхт?

— Нет. Тебя лечили до того, как мои родители зачали меня.

— Отлично!

Значит, теперь у нее вообще нет никаких причин испытывать теплые чувства к Кахгуяхту.

— Лилит?

Никани положил свою многопалую ладонь — о шестнадцати пальцах — на ее руку.

— То, что должно случиться, будет похоже вот на это — обычное прикосновение. Потом… быстрый укол. И больше ты ничего не почувствуешь. Когда ты проснешься, все уже будет закончено. Ты проснешься другой.

— Но я не хочу, чтобы меня меняли!

Никани замолчало — на этот раз надолго.

— Ты боишься? — наконец спросило оно.

— Я совершенно здорова! Забывчивость свойственна подавляющему большинству людей! Я не желаю, чтобы кто-нибудь копался в моем мозгу!

— Но разве ты не хочешь получить способность запоминать сразу много и без труда? Запоминать так же легко, как Шарад — как запоминаю я?

— Кто-то хочет изменять меня по своему усмотрению, вот что пугает меня. — Лилит глубоко вздохнула. — Ничто во мне более всего не определяет меня как личность, чем мой мозг. Я не хочу….

— Ты, в смысле того «то-что-ты-есть», не изменишься. Может быть я еще недостаточно опытен, чтобы сделать для тебя эту процедуру приятной, но все же моего опыта достаточно, чтобы действовать в этом случае как оолой. Мне доверили провести операцию с тобой, и этого не случилось бы, если, по мнению моих собратьев, я был еще не готов…

— Тогда почему, если все уверены, что ты достаточно подготовлен, они хотят устроить тебе с моей помощью это заключительное испытание?