Рассвет

Под гром рукоплесканий, несмолкаемый гул чествований и нескончаемые восхваления присутствующей публики, на трибуну быстро поднялся высокий, кудрявый, худощавый человек — «перволюд». Он, сверкая выбеленными от мелкомолотого мела зубами, жизнерадостно улыбался. Его добрые глаза, кажется, лучились сердечностью и любовью к людям.

Он был одет в обыденную, повседневную для Слуг Народа, шелковую одежду с трехцветными нашивками на рукаве, указывающую всем несведущим на его чиновный сан и приветственно поднял руки, терпеливо пережидая гром чествований и не делая ни малейших усилий, чтобы их прервать.

Рассматривая его, Тидер подумал, что такое доброе открытое лицо, искренность неподдельной белозубой улыбки, неунывающие правдивые глаза и сердечные слова, просто не могут быть у честного человека и замышляют, по его соображению, какую-то затаенную подлость.

Будучи в охране торгового каравана, идущего по тракту и встретив случайного путника с таким отзывчивым выражением лица по пути следования, он сразу прикончил бы его, с первого взгляда, распознав в нем тайного подсыла и лазутчика шайки варнаков, замысливших ограбить бедных караванщиков.

Эпарх, а это был градоправитель — собственной персоной, живое воплощение скромности и добродушия, поправив на голове шапочку, традиционный головной убор, с небольшим козырьком, повернутым в сторону затылка, столь любимый «перволюдами». Он легонько кашлянул, давая сигнал закончить разбушевавшиеся овации в его честь.

Дождавшись окончания, градоначальник Мориты ласково посмотрел на восхищающийся им, присутствующий народ. Он глядел на них так, что складывалось впечатление, будто это любящий отец смотрит на своих нерадивых, но таких родных и близких ему детей. Изредка заглядывая в лист бумаги, он проникновенным голосом, словно идущим от самого сердца, начал свою речь, заблаговременно написанную для него его поверенным:

— Граждане Мориты! Это все было сделано для вас! Я, пребывая на должности избранного вами, главы города нашей любимой столицы, неустанно буду заботиться о благополучии простых граждан вверенного мне города, вечно озаряемого лучами Солнца!

Клянусь Солнцем, если все сказанное тобой ложь, ты из высокого, подтянутого и курчавого, превратишься в маленького, толстого и лысого градоправителя Мориты — подумал Тидер Весельчак.

Закрыв глаза, он зажмурился и представил на миг эту картину. Открыл их, нет, ничего не изменилось, все вокруг было по-прежнему: значит эпарх Луган Курчавый, в самом деле честный и порядочный человек, и находится на своей должности, искренне заботясь о столичных жителях.

И большое счастье для всего народа, если он будет на этом посту до конца своей славной, великими деяниями жизни и уйдет по дороге, озаряемый лучами Солнца, как первый и последний из плеяды Великих градоправителей и градостроителей Мориты.

Как под его мудрым началом перестроили, простоявший почти два с лишним столетия, почему-то именно сейчас сгоревший, старинный Гостиный Двор. Хотя тот чудом уцелел во времена Великого Пожара, бывшего величайшим бедствием для столицы, две сотни лет назад.

Здание стариной архитектуры, времен постройки еще древнего Раввенского Великого княжества, возведенное заново, поражало всех своей излишней пышностью и изяществом.

Просторные широкие окна, разноцветное стекло, скульптуры, высеченные из белого камня, высокие колонны, поддерживающие куполообразный свод; все это поражало взор рядового обывателя. Любо было глянуть на заново возведенное творение Лугана Курчавого.

Правда некоторые, чернившие его злопыхатели, говорили втихомолку, что был нарушен первоначальный замысел зодчего и якобы, нарушена архитектура Древнего города, но это уже был явный поклеп. Клеветой было также крайне нелепое обвинение о неверной перестройке здания бывшего Имперского военного штаба и различны домыслы о прочих его великих начинаниях.

Как впоследствии неоднократно заявлял в ответ на желчные выпады, чернивших его недоброжелателей, эпарх через газету «Вечерняя Морита», тоже по слухам, принадлежащую целиком ему, это здание лишь уродовало архитектуру новой, возрожденной Раввены. Он же, этой смелой сменой образа, отринул прежнюю имперскую порочную систему, угнетавшую простых людей.

Сай Альвер продолжал выслушивать в пол уха энергичные разглагольствования «перволюда», скептически разглядывал этот монументальный хаос, якобы зримо олицетворяющий собой Родину — мать, прародительницу всех разноплеменных народов, населяющим ее и дающая приют всем изгоям и париям, бегущим из своих стран в милостивую к ним Раввену.

Он всматривался в памятник, напрасно пытаясь найти подобие женщины, олицетворение Родины-Матери в этом «выдающемся» произведении новораввенского искусства. Ага, вот колено, но почему тогда под ним торчит рука? Вот это на первый взгляд вроде похоже на женскую грудь, но она почему-то на спине или это не спина, а что это тогда? Он засомневался, теряясь в догадках. Так, а это что за гигантская капля, нависающая над композицией, причем здесь она и куда она вообще падает?