Рассвет

— Нет? Что ж, посмотри на это и скажи, что ты думаешь. — Заведя руку за спину, она взяла со стола номер «Независимого голоса». — И ты пишешь для этой газеты, Том? Вот с кем ты водишь знакомство. Прочти это, Бэд.

Бэд прочитал колонку и вернул ей газету.

— Свобода слова, Лаура. С этим не поспоришь.

— Это отвратительный бред.

— Ты так считаешь.

— И ты тоже.

— Может быть, но дело не в том, что я считаю.

— И как такое могло случиться с нашим Томом? — жалобно спросила Лаура.

— Ничего с ним не случилось, — нетерпеливо возразил Бэд. — У него есть голова на плечах. Он умеет думать и имеет собственное мнение. У нас свободная страна.

— Да, надеюсь, она такой и останется. Неужели ты не видишь, к чему идет дело? Клан.

— Я не состою в клане, мать, — Том называл ее «мать», когда сердился или был исполнен сознания собственного превосходства. — Эта газета не поддерживает клан. Так же как и Джим Джонсон, о чем мы уже несколько раз говорили.

— Да, говорили, но меня это не убеждает. Корреспондент, присутствовавший на митинге вчера вечером, сообщает, что Андерсон поносил эту негритянскую семью, заявляя, что они не имели права въезжать в дом Блейров. Я слышала по радио.

— А выступление по радио самого Джонсона ты слышала? — спросил Бэд. — Он совершенно недвусмысленно осудил вчерашнее нападение.

— О, — вскричала Лаура, — это было ужасно. Несчастные, перепуганные люди. И твоя газета тоже несет ответственность за случившееся. Ты знаешь это, Том. Ты это знаешь.

— Ничего я не знаю, мать. Мы никогда не поощряли подобных вещей. И я лично их не поощряю, хотя могу понять, как такое происходит.

— Кое-кто говорил то же самое об истреблении людей в фашистской Германии.

Том нарочито громко вздохнул.

— Ты рассуждаешь, как евреи. Извини, но я должен тебе это сказать.

— Не извиняйся. Пусть я рассуждаю, как евреи, но точно так же рассуждают множество прихожан нашей церкви, в том числе и сам доктор Фостер.

«Он что-то знает, — подумала Лаура. — Возможно, и даже скорее всего, он не знал, что должно было произойти вчера вечером, но кое-что ему все-таки известно, всякие подспудные течения. Посмотри на него, он чувствует себя неловко — вертит пустой стакан и смотрит в сторону. Я говорила с ним строго, он к этому не привык. Он понимает, что на сей раз у нас с ним серьезные разногласия, и ему грустно, потому что он любит меня. Вот так же, наверное, происходил раскол в семьях во времена моего прадедушки из-за отношения к противостоянию Севера и Юга, так же становились чужими коллаборационисты и сторонники Сопротивления во Франции. Когда же это кончится?»

Она встала и легонько обняла сына за плечи.

— Можешь сказать мне одну вещь, Том? Что тебе было известно? Ответь мне. Пожалуйста, ответь мне.

— Я пошел туда, потом ушел. Это все, поверь. — Он тоже встал. — Я не хочу спорить с тобой, ма. Это ни к чему не приведет, позволь мне уйти.

— Хорошая идея, — согласился Бэд, бросив недовольный взгляд на Лауру. — Пойдемте, мальчики, разомнемся. Партию в теннис, а? Сыграем втроем, Тимми и я против Тома.

«Да, Бэд, ты глупый, здоровый кусок мяса», — подумала она, наблюдая, как они с Томом идут к выходу, а следом за ними вышагивает Тимми с собакой. Она была обижена, озадачена, измучена. Бэд не поймет, он не способен понять. Скоро придется сказать ему про Бетти Ли, но только не сейчас. Сейчас это привело бы лишь к очередному бессмысленному спору.

Пришло время обеда. За обедом Бэд и мальчики говорили о теннисе, о лучших теннисистах и чемпионатах, а Лаура молчала.

Позже она села за рояль, чтобы чем-то занять себя. Музыка была утешением. Звуки Дебюсси напоминали весенний ветерок, шелестящий в листве деревьев, журчание ручейка. Играя, она чувствовала, как напряжение постепенно отпускает ее.

Потом вошел Бэд.

— Может, ты прекратишь, Лаура? Эта музыка похожа на похоронный марш, она действует мне на нервы.

— Не знала, что у тебя есть нервы, — ответила она. — Ты же никогда не чувствовал музыку, разве не так? Ты притворяешься, когда при гостях просишь меня сыграть что-нибудь. Это показуха. Ни у кого больше жена не умеет играть так как я. Разве я не права?

Он сел рядом с ней на скамеечку у рояля.

— Ну, не будем ссориться. Давай попытаемся понять друг друга, как ты любишь говорить.

Его смиренный, просительный тон немного смягчил Лауру. Она была мягкой по натуре, пожалуй, даже излишне мягкой.

— Я бы с радостью, но ты совсем не хочешь мне помочь, — спокойно сказала она.

— Но и ты не очень-то помогаешь, Лаура. Ты поднимаешь шум по пустякам. Взять хотя бы эту газету. Нужно уметь идти на компромиссы, смотреть на вещи с разных сторон. Не вечно же он будет носиться с этими идеями, со многими из них я, кстати, согласен.

— Да, я знаю.