Рассвет над морем

Риггс с минуту еще смотрел в окно на Николаевский бульвар. Сразу за бульваром начинался обрыв, а под ним — территория порта. Из окон гостиницы «Лондонской» территория порта не была видна и днем, а сейчас, ночью, она совсем утопала в черном мраке. Можно было различить лишь концы молов и черную — на фоне темно-синего моря — линию волнореза: ее отчетливо обрисовала цепь фонарей и свет маяка на конце Рейдового мола. Воды бухты — за Рейдовым молом, маяком и волнорезом — тонули сейчас в непроглядной тьме; море казалось там совсем черным, как чернила. Оно светилось мелкой, переливающейся, золотисто-серебряной чешуей только возле кораблей, стоявших на рейде. Корабли были густо усеяны огнями, как елки в рождественскую ночь. Гирлянды огней на реях и над бортами кораблей выписывали в черном небе фантастические узоры. Таких огненных силуэтов стояло на рейде полтора десятка в ряд. Завтра-послезавтра их должно было стать еще больше, а к концу месяца — не менее полусотни. Подготовительное — перед мирной конференцией в Париже — совещание глав четырех государств наметило оккупационную эскадру для юга Украины и России в пятьдесят — шестьдесят боевых единиц. Кроме транспортов и мелких судов, конечно. Этот флот должен был явиться базой интервенционистской армии на юге России и Украины. Он должен был послужить основой наступления и арсеналом для уничтожения большевизма. Выполнив свою миссию, он должен был стоять на страже англо-французских интересов здесь, на юге России и Украины. На страже и от самой России, и Украины, от каждого, кто осмелился бы посягнуть на англо-французские интересы.

Риггс повернулся от окна.

— Французские солдаты уже устали за четыре года войны, Фредамбер. Ваших милых пуалю больше всего тянет домой, к бочонку с сидром и бабьей юбке. Французские и английские войска уже утомлены, а наши — свежохоньки! Проделав войну с большевиками до конца, французские и английские солдаты уже еле ноги волочить будут, а наши останутся свежими. В странах Европы, отдыхая и нагуливая жирок, стоит сейчас два с половиной миллиона американских солдат. Существует еще на свете Дальний, Средний и Ближний Восток, где французские и английские солдаты тоже порядком выдохлись. А это все — сфера американских интересов. Сюда еще придет капитал с Уолл-стрита, чиновник из Вашингтона и солдат с заатлантических берегов. Мир должен принадлежать янки, Фредамбер, запомните это на всю жизнь: из вас тоже выйдет неплохой янки. Приобрели ли вы уже себе акции банков Рокфеллера, Моргана или Дюпона? Торопитесь! Старые клиенты получат привилегии при будущем распределении дивидендов.

Фредамбер молчал, задумчиво вперив взор в свои кривые ножки в элегантных желтых крагах.

— Так вот, — после паузы заговорил Риггс совсем другим тоном; это был тон начальника, приказ которого не подлежал обсуждению. — Что касается этого, как его, Винниченко, то мы с вами уже договорились. Французское командование его поддержит, заключит с ним какое-нибудь соглашение, даст оружие, патроны, снаряжение… С русской добрармией его надо тем временем помирить — в общих интересах совместного наступления против большевиков… — Риггс подумал минутку. — Чтобы он был сговорчивее и не так артачился против того, что пальма первенства находится в руках русской контрреволюции, мы от США тоже подбросим ему малую толику долларов… — Риггс засмеялся. — Чтобы он на эти доллары мог купить оружие, которое вы ему выделите. Таким образом, каждый будет иметь свою выгоду: проценты за заем мы с него слупим по-американски!.. Кстати, когда будете говорить с Винниченко, помните: его зовут Владимир Кириллович. Идиотская привычка у этих русских и украинцев — прицеплять к своему имени еще и отцовское. А мы должны все это запоминать. Страшная морока! Встречаться мы с вами будем редко и только в официальной обстановке, на людях. Если у вас возникнет нужда в личной встрече, передайте мне об этом через местного ресторатора Штени.

— Штени наш человек?

Риггс засмеялся.

— Скорее мы его люди. Стаж Штени в Эф-Би-Ай — двадцать лет, Фредамбер, еще до русско-японской войны… Кроме того, к вам, так сказать за информацией для прессы, будет наведываться Ева.

— Я буду заходить к вам каждый день, — подала голос журналистка. Язык у нее был совершенно пьян, но речь трезва.

— А Винниченко, — сказал Риггс, — просто вызовите сюда.

— Он же глава правительства! — удивился Фредамбер.