Но предложение старика Птахи вызвало дебаты, и решено было пока суда не топить, чтобы не увеличивать репрессии в порту и в городе, тем более что при данных условиях нельзя было рассчитывать на большой эффект: оккупанты начнут высаживать десант за волнорезом и быстро поднимут затопленные суда. Однако подобные диверсии готовить и прибегнуть к ним во время всеобщего восстания в том случае, если противник будет уходить морем. Тогда выход из гавани закупорить потопленными кораблями, и таким образом в руках восставшего народа останется техническое оснащение оккупационной армии.
Заседание областкома, продолжавшееся два часа, окончилось в половине четвертого.
Ласточкин забежал за деньгами, хранившимися в партийной кассе — под кроватью у тяжело больной подпольщицы на Преображенской улице, — и в четверть пятого уже раздевался в гардеробной кафе Фанкони…
В эту пору в кафе Фанкони бывало особенно людно… За каждым столиком по три-четыре человека сидели офицеры добрармии, контрразведчики, французы, греки, поляки. Здесь кормили дорого, но зато можно было получить все что угодно: николаевскую водку, донское шампанское, коньяк Шустова, вина из подвалов Синадино. Пьяный галдеж висел в воздухе ресторана в этот обеденный час. Возле каждого столика искрились стеклярусом дамские шляпки «русский кокошник» и «шлем русского богатыря», модные в белогвардейских кругах. На эстраде кривлялся «кумир» этого сезона — Убейко, юмор которого заключался в том, что все его куплеты рифмовались с подразумевающимися непристойными словами. Вместо неприличных слов юморист многозначительно произносил: «Гм, гм», — и это вызывало бурю аплодисментов, гомерический хохот и истерический женский визг.
Ласточкин быстро и внимательно оглядел зал. Его привычный глаз сразу заметил: почти у самой эстрады за столиком сидел только один человек. Это был офицер с безупречным пробором, во френче с погонами прапорщика. Ласточкин направился к нему.
Надо было пробираться между столиками, за которыми орали пьяные компании, под взглядами десятков людей и, бесспорно, под недремлющим оком агентов контрразведки, внимательно встречавших и провожавших каждого посетителя. Но Ласточкин уже натренировался в таких вещах. Он старался как можно чаще появляться в ресторанах и, приняв вид независимого коммерсанта — не то чтоб забулдыги, но любителя ресторанного досуга, — заводить приятельские отношения с заметными здесь людьми. Он уже приобрел приятные знакомства среди офицеров, даже контрразведчиков.
Ласточкин шел уверенной походкой, беззаботно помахивая папкой с деньгами и рассеянно поглядывая по сторонам. Увидев знакомое лицо, он кланялся с приветливой, радостной улыбкой. Но если знакомые не попадались, он раскланивался просто в пространство, — разве со стороны заметишь, кому из сидящих за столиками адресован этот поклон? Обширные знакомства — наилучшая рекомендация для ресторанного завсегдатая.
Офицер за столиком около эстрады тоже заметил Ласточкина и понял, что тот направляется к нему. Во взгляде офицера Ласточкин прочел растерянность. За документом должен был прийти Гершко Беркович, а вместо дородного негоцианта в долгополом сюртуке к офицеру приближался неизвестный человек — приземистый, щуплый, в элегантной тройке «бостон». Ласточкин подметил, как офицер метнул взглядом вправо и влево. Несомненно, за соседними столиками справа и слева сидели его сообщники, охранявшие его на случай неожиданности.
Собственно только в эту минуту должно было стать окончательно ясным для обеих сторон — будет ли здесь засада и с чьей стороны: со стороны негоцианта Гершки Берковича на Мишку Япончика или со стороны Мишки Япончика на Котовского? Разве не безразлично Гершке Берковичу, чем торговать — картошкой или людьми? А что касается Мишки Япончика, то он был гангстером, профессиональным провокатором.
Девяносто девять шансов против одного было за то, что засаду устроит Мишка Япончик: ведь он не потеряет на этом ни копейки — и документ и голова Котовского стоят по пятьдесят тысяч. Но, продавая документ большевистскому подполью, он получит только пятьдесят тысяч и никакой особой благосклонности со стороны большевиков. Правда, в благосклонности большевиков Мишка не нуждался, потому что не верил в их победу. А продавая контрразведке голову Котовского, он, помимо пятидесяти тысяч, приобретет благоволение контрразведчиков и обеспечит себе поблажки для дальнейших афер.
Пожалуй, Ласточкину действительно не следовало приходить сюда? Поступок был легкомысленный, не продуманный до конца. Но размышлять было уже поздно.
Ласточкин остановился около офицера.
— Можно присесть к вашему столику, мосье?
Офицер смотрел на него внимательно, во взгляде его сквозила растерянность еще большая, чем раньше.
Ласточкин ждал. Краем глаза он видел, что четверо молодчиков за соседним столиком справа насторожились и застыли над своими бокалами. Он чувствовал, что за столиком слева тоже притихли. Там тоже насторожились, тоже, очевидно, пристально рассматривали его.