Рассвет над морем

Какое-то внутреннее чувство бросило Столярова вперед — остановить огонь или принять его на себя. Но он даже до конца не продумал свой порыв и теперь собственно не знал, что ему делать. Он стоял с поднятыми руками, точно призывая выслушать его, и солдаты ждали, что же он скажет.

И действительно, надо было что-то сказать.

Но что сказать и как? Надо сказать что-то краткое, сильное и такое, что тронуло бы солдатские сердца сразу и до глубины. Но ведь Столяров не знал ни единого французского слова.

На одно мгновение руки Столярова — могучие, большие руки с широкими ладонями, покрытыми мозолями, — замерли поднятыми вверх.

И вдруг Столяров схватил руку сержанта и повернул ее ладонями вверх. Это тоже была мозолистая рабочая ладонь. Столяров указал французу на свою и его ладонь.

— Рабочий! — крикнул Столяров французу громко, точно глухому. Он ткнул пальцем в мозоли на своей ладони, потом в мозоли на ладони сержанта. — Рабочий! Рабочий! — крикнул он. — Мозоли!

Сержант понял. Белый как мел, он пробормотал:

— Уй! Уй! Уврие… Рабочий… же сюи оси ен уврие…[48]

Столяров в это время уже схватил руку солдата, стоявшего в конце шеренги. Он тыкал пальцем в мозоли на его ладони и на своей.

— Рабочий!.. Уврие!.. — прокричал он громко.

Он тыкал пальцем себя в грудь и в грудь солдата.

Все это произошло быстро, а дальше события пошли еще быстрее.

Вслед за Столяровым толпа от ворот тоже двинулась вперед. Люди вышли на улицу и побежали к шеренгам солдат — и рабочие со двора завода и демонтажники, стоявшие по эту сторону ворот. Люди окружили солдат, стоявших с карабинами на изготовку и готовых выполнить команду «огонь», хватали их за руки, отрывали их ладони от винтовок и поворачивали вверх. Они показывали пальцами на мозоли солдат, показывали и свои загрубелые, мозолистые ладони.

И все это были совершенно одинаковые — мозолистые, потрескавшиеся ладони — ладони тружеников.

И мозоли заговорили. Они держали речь! И это была как будто невразумительная, но на самом деле убедительная интернациональная речь — разговор трудящихся различных стран. Вначале он был без слов, потом обогатился и словами.

— Рабочий!.. — кричали одесские рабочие. — Мозоли!

— Уврие! — отвечали солдаты французской армии. — Калю![49]

— Уврие! Калю! — подхватывали одесские рабочие.

— Рабочие! Мозоли! — повторяли французские солдаты.

— Рабочий, крестьянин… Уврие, пейзан… Большевик!

Шеренга солдат сломалась, рассыпалась.

Каждого солдата окружили десятки рабочих, солдаты уже не держали карабины на изготовку: один опустил его к ноге, другой держал подмышкой, третий закинул на плечо, иной воткнул его штыком в землю.

— Штыки в землю! — крикнул Столяров.

— Штыки в землю! — подхватила толпа.

— А терр ле байоннет![50]

— Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

— Пролетэр де ту ле пей, юнисе ву![51]

— Да здравствует революция!

— Большевики! Большевики! Вив!..

«Ура» гремело на заводском дворе и в соседних кварталах.

Отовсюду сходился народ. Люди выходили из соседних домов, бежали из смежных улиц.

Мозолистые руки одесских грудящихся жали мозолистые руки французских тружеников — рабочих Парижа и Марселя, крестьян Шартра и Бретани. Их обнимали, их целовали, их подхватывали на руки и качали…

В Одессе на заводе происходило братание рабочих и крестьян всех стран…

Офицер был вынужден рапортовать начальнику гарнизона:

— Имел место акт неповиновения!

Солдаты не выполнили команды офицера.

Армия оккупантов не выполняла приказа своего командования…

Генерал д’Ансельм, командующий оккупационной армией, имел все основания рвать и метать.

Глава пятая

1

Областком пришел к выводу, что днем всеобщего восстания в Одессе и на одесском плацдарме может быть намечено седьмое марта тысяча девятьсот девятнадцатого года. Участие в восстании должны были принять рабочие дружины города, крестьянские повстанцы и действующие в области партизанские группы.

Общая обстановка за неделю до назначенного срока складывалась так.

Николай Щорс, приняв командование Первой Украинской дивизией, которая получила задание освободить Правобережье от петлюровщины, шел форсированным маршем, взял станцию Казатин и с жестокими боями продвигался к Виннице. Директория из Винницы спешно перебазировалась на станцию Жмеринка. Таким образом, авангарды Красной Армии были от Одессы в четырехстах километрах.

Но на двухсотом километре довольно большой соединенный отряд подольских и бессарабских партизан во взаимодействии с местными повстанцами, железнодорожными рабочими и крестьянами окрестных сел внезапным ударом захватил станцию Вапнярку, разрубив пополам железнодорожную линию Одесса — Киев. Территория, занятая войсками директории, таким образом, по линии железной дороги простиралась теперь лишь на полтораста километров.

Итак, Красная Армия с севера и партизаны с повстанцами с юга взяли в клещи лучшие петлюровские войска — гайдамацкие курени и полки сечевиков, — сжимали их и неустанно продвигались на соединение, вытесняя петлюровские тылы на Проскуров, Могилев и Каменец.