Рассвет над морем

— Панове громадяне! — крикнул Вариводенко в мегафон, предусмотрительно захваченный им из профсоюзного митингового реквизита.

И шум сразу вспыхнул с новой силой.

— Нету панов! — раздавались возгласы. — Ищи себе панов на Французском бульваре! Паны в «Лондонской» шустовский коньяк дуют!..

— А «товарища» забыл? — неслось со всех концов. — Забыл, гетманский прихвостень!

— В Брянском лесу ваши «товарищи»! — послышалось в ответ из первых рядов, окружавших вагон. — Волками ваши «товарищи» воют!

В первых рядах, у вагона, собрались члены «куреня» — оплот и опора националистов в союзе железнодорожников.

— Волк тебе товарищ! — кричали они и, сунув два пальца в рот, оглушительно свистели.

Прошло не меньше пяти минут, пока Вариводенко получил возможность продолжать свою речь.

Выступление его заняло тоже минут десять, хотя состояло оно всего из нескольких фраз. Каждая фраза, чуть не каждое слово вызывало новую бурную реакцию. Тысячи кричали: «Долой!» — и требовали, чтобы сбросили Вариводенко с платформы на кучу шлака, а «куренные» возле платформы орали и требовали удаления с митинга «большевиков». В речи своей председатель Учкпрофсожа и атаман «железнодорожного куреня» заявил, что считает это собрание незаконным, поскольку созвано оно помимо профсоюзных органов. Он призывал всех разойтись и приступить к работе. Он прибавил еще сверх того, что и действия городских забастовщиков он считает преступными, ибо забастовка в городе, нарушив нормальную жизнь, будет на руку только темным элементам, в особенности анархистам Мишки Япончика, которые, воспользовавшись темнотой и беспорядком, намерены этой ночью дочиста ограбить город.

Свист, выкрики и шум после окончания «речи» снова не умолкали добрых пять минут и закончились бы дракой между рабочими и «куренными», если бы в это время не взобрался на платформу с другой стороны какой-то рабочий в потрепанном матросском бушлате.

Оторвав от своего бушлата цепкие руки членов Учкпрофсожа, пытавшихся его задержать, рабочий в бушлате подошел к борту платформы и стал рядом с Вариводенко.

— Братцы! — крикнул он, уклоняясь от наскоков Вариводенко, который тоже хотел помешать ему говорить и вопил, что «слова никому не давал». — Раз такое дело, что в городе забастовка, так сказать, закон классовой борьбы в действии, так пускай в этом и разбирались бы не наши профсоюзные «субчики», а настоящий орган пролетарского представительства. Пускай скажет свое слово Совет депутатов! Хватит Совету сидеть за печкой! Пусть берет в свои руки… — Он на миг замялся, потом, чтоб не сбиться на небезопасный сейчас политический лозунг, закончил: — Словом, пускай берет и скажет нам свое слово, как тут быть.

Когда шум, сквозь который прорывались возгласы: «Верно!», «Правильно!», «Пускай Совет даст о себе знать!» — ослабел, Вариводенко воспользовался минутой относительной тишины и поспешил дать разъяснения.

— Совет депутатов, панове громадяне, не существует. Правительство пана гетмана не разрешило его легальной деятельности, и вообще никому не известно, есть ли он, или, может быть, его и совсем нет…

— Врешь! — неслось со всех сторон. — Есть Совет! Только в подполье! Пускай выходит из подполья! А не то из подполья скажет свое слово! Пускай руководит стачкой!

«Куренные» засвистели и завизжали:

— В Брянском лесу твой Совет!

Но их заглушили другие голоса. Эти голоса кричали:

— В Совете меньшевики верховодят! Еще раз продадут, как при немцах продали!

Снова поднялся шум и никак не мог улечься. «Куренные» свистели и орали, из пролета тоже неслись выкрики. Кто кричал: «Пускай Совет скажет свое слово!» Кто: «Вон из Совета предателей!»

Ласточкин толкнул локтем Куропатенко.

— Ну, Куропатенко, — сказал он, — придется тебе. Тебя знают и будут слушать. Не говори о том, что ты большевик, — слишком тут много «куренных» и всяких шпиков, — но что надо сказать, ты знаешь…

Куропатенко молча кивнул и стал протискиваться сквозь толпу, плечом пробивая себе дорогу. Машинально и Ласточкин двинулся за ним. Оглядываясь, он видел, что несколько рабочих из разных концов таким же образом таранят толпу, пробираясь ближе к платформе. Вид у них был сосредоточенный и решительный, иногда они переглядывались друг с другом. «Наши!» — понял Ласточкин и вдруг весело засмеялся.

— А ты зубы не скаль! — сразу же прикрикнул на него какой-то угрюмый пожилой рабочий. — Это тебе не смешки, дело серьезное!

Рабочего в бушлате члены Учкпрофсожа тем временем все же столкнули с платформы. Теперь он барахтался среди «куренных» и тех, кто пытался ему помочь: одни тащили его куда-то в одну сторону, другие вырывали его из их рук и тянули к себе. Бушлат был на нем уже расстегнут и воротник разорван.

Но Куропатенко не успел еще добраться до вагона, как на платформе, неизвестно откуда, снова появился непрошенный и не просивший слова оратор.