Рассвет над морем

Он так тряхнул головой, что пенсне слетело у него с переносицы, но он ловко подхватил его на лету и водрузил на место.

— Не согласятся они с этим и не допустят этого! Они немедленно начнут боевые действия силами своих мощных армий здесь, на нашей земле, в нашем городе. И опять война! Опять кровопролитие! Литься будет наша с вами кровь! Кровь наших с вами детей! Они потопят в крови наш с вами семейный очаг, наш город, нашу страну!..

Петрункевич давно уже не говорил, даже не кричал, крик его перешел уже в истерический вопль, почти рыдание.

Толпа глухо гудела, отдельные возгласы еще вспыхивали тут и там, откуда-то еще раздался свист, но свистуна сразу утихомирили. Люди хмурились, опускали глаза в землю, переминались, оглядывались на соседей.

Это дало возможность меньшевистскому провокатору, после того как он вынул платок, снял пенсне и вытер слезы на глазах, продолжать свою речь почти спокойно и без перерывов.

Он говорил:

— А что такое на данном этапе исторического развития армия Антанты? Она одолела варвара нашей современности — немецкий империализм. Разве и нам с вами здесь не принес горя и беды немецкий империализм? Разве мы с вами тоже не гнали отсюда, с нашей земли, немецких оккупантов? Армия Антанты устами своего полномочного представителя, консула с особыми полномочиями мосье Эмиля Энно провозглашает, что идет сюда с единственной целью — уничтожить немецкое влияние…

Толпа неясно гудела, а Ласточкин тем временем вцепился и второй рукой в борт платформы и нашаривал ногой, на что бы опереться. Наконец, он встал на согнутое колено Куропатенко и попробовал подтянуться на руках.

Товарищи, сгрудившиеся вокруг него и Куропатенко, подхватили его и подняли на платформу.

Петрункевич говорил уже совсем кротким, нежно-воркующим голоском, даже без мегафона:

— На данном этапе исторического процесса армия Антанты несет нам покой и мирную жизнь. И что собственно стоит за ее спиной? Может быть, сапог немецкого солдата? Нет. Может быть, виселицы изуверской сатрапии? Нет. Всем известно: Соединенные Штаты — республика, страна свободы и демократии, Франция — республика, страна свободы, равенства и братства. И даже в Англии королевская власть — это только условный символ, дань древним традициям, а на самом деле она строго ограничена конституционной формой правления. Это — цивилизованные страны свободных народов, граждане пролетарии! Демократию и цивилизацию — вот что несет нам армия Антанты на данном этапе исторического процесса!

— Простите! — сказал Ласточкин. Он стоял уже на платформе рядом с Петрункевичем. Фигурка в серой шинели, вдруг появившаяся рядом с оратором, привлекла к себе любопытные взгляды. — Простите, что вас перебью.

Петрункевич повернул голову к Ласточкину и снял пенсне; он был близорук и в пенсне смотрел только на далекое расстояние.

Ласточкин произнес в наступившей тишине:

— Вот вы сказали — демократия и цивилизация. Это действительно очень хорошая и необходимая для нас вещь — демократия и цивилизация.

— Да, да! — воскликнул Петрункевич, радуясь, что неожиданно обрел единомышленника среди масс.

— Демократии и цивилизации, — с кротким видом продолжал Ласточкин, — мы, пролетариат, и хотим добиться для себя. Я разумею: пролетарской демократии, пролетарской цивилизации. Во имя этого и идет пролетариат на социальную революцию и борется за установление диктатуры пролетариата.

Петрункевич тихо охнул и даже взмахнул рукою с пенсне, но Ласточкин уже говорил полным голосом, обращаясь не к нему, а в галерею, к многочисленной толпе рабочих:

— Так вот: почему бы вам самим не поехать в эту «демократию» парижских фабрикантов и буржуев, в эту самую «цивилизацию» американских банкиров и капиталистов? Поехали б и помогали бы им — так, как помогаете здесь русским и украинским помещикам, кровососам и живоглотам сосать кровь трудового народа. И кланялись бы себе английскому королю…

По галерее прокатились смешки, толпа зашевелилась.

— А мы, — крикнул Ласточкин, иронически поглядывая на растерявшегося меньшевика и хитро подмигивая аудитории, — мы люди маленькие. Нам хотя бы советскую власть — и то уж ладно…

Выкрики, шум и гогот взлетали над толпой. Раздались аплодисменты, прокатился смех. Чей-то пронзительный юношеский голос вдруг запел: «Цыпленок жареный, цыпленок пареный, цыпленок тоже хочет жить…» — песенку, как известно, адресованную белогвардейской офицерне. А из групп, взобравшихся на большие станки, дружно загремела песня: «Мы кузнецы, и дух наш молод, куем мы счастия ключи…»

Позднее в утреннем выпуске газеты «Одесские новости», в сообщении репортера о митинге в Главных железнодорожных мастерских, было сказано, что «вот когда наступило настоящее вавилонское столпотворение».

Шум не утихал так долго, что митинг собственно на том и закончился: он рассыпался и разбился. В просторном помещении галереи образовалось по сути дела два митинга вместо одного.