Рассвет пламенеет

— А как же, если вдруг… в случае прорыва? Это же орудия, боеприпасы? — полушепотом проговорил старший лейтенант, инстинктивно отшатнувшись.

— Если произойдет ваше «вдруг» или «в случае», будете умирать у орудий. А пропустите фашистов — тогда орудия нам не нужны. Ясно?

— Ясно!

— Туда и обратно, — продолжал Василенко, — даю сроку четыре часа. На рассвете они должны быть здесь!

— Разрешите выполнять, товарищ гвардии подполковник?

— Выполняйте!

Но как только Кудрявцев исчез, он почти воскликнул, обращаясь к Кирееву:

— Я знаю, комиссар, ради чего рискую, отправляя тягачи. Без боевых комплектов боеприпасов мы — только три четверти дивизия!

Вошел начальник штаба дивизии, рослый и худощавый майор Беляев.

— Владимир Петрович, из штаба группы войск вызывают вас к аппарату.

— Вон откуда, ого! — удивился Василенко и метнулся в траншею.

Вслед за ним вышли и Киреев с Беляевым. У машины взвода связи, стоявшей в глубокой выемке, Киреев услышал голос Василенко:

— Расположены до канала имени Ленина. Совершенно спокойно, товарищ гвардии генерал-лейтенант. Да, да… не обнаруживаем себя… Окапываемся.

— Командующий войсками, — шепнул Беляев Кирееву.

— Генерал приказал перебросить корпус на левый берег реки Терек. Но он-то знает, что даже в точные расчеты внезапно может вторгнуться много непредвиденных случайностей, — ответил Киреев.

Положив трубку, Киреев сказал:

— Генерал-лейтенант Червоненков интересуется, как мы чувствуем присутствие немцев. Беда наша, Сергей Платоныч, что мы все еще не знаем их сил. Вернулась разведка, Беляев?

— Вернулись. Почти без новостей.

— Вот видите, комиссар!..

Киреев промолчал. Он смотрел на равнину, окутанную темным покрывалом ночи. За смутно сереющей чертой дороги лежала густая непроницаемая тьма. А на северо-западе в небе все еще висело зарево большого, разрастающегося пожара.

VIII

Смирнов задержался у командира и начальника штаба полка и теперь торопился в батальон. Шел с таким чувством, будто его подталкивало: «Скорей, скорей!» И он повиновался этому чувству.

А ночь подходила к концу, — безлунная ночь с почерневшим небом и меркнувшими пожарами. Доносился запах горелой травы. Вокруг стояло глубокое безмолвие, какое бывает в степи перед рассветом. Чуть приметно между туч проглядывали редкие звезды, над низинами стлался влажный туман.

«Как все-таки сказать Тамаре Сергеевне о требовании Ткаченко?» — думал Симонов, раздражаясь на самого себя, чувствуя, что ему будет трудно подобрать для этого слова. «Как ей рассказать об этом? Пусть сама в этом разберется, когда дойдет до нее требование Ткаченко».

— Андрей Иванович… ты ли? — раздался голос Рождественского.

— А ты здесь как очутился? — отозвался Симонов.

— Был в политотделе… Забежал в хозвзвод к Дубинину.

— А меня комдив вызывал, вот возвращаюсь…

— И заблудился? — засмеялся Рождественский. — Ну, рассказывай: что, боевую задачу поставили?

— Придется до поры до времени посидеть в окопах.

— Оборона, значит?

В тоне его вопроса Симонов расслышал разочарование.

— Командование предупреждает, что против каждого нашего батальона Руофф, пожалуй, способен выставить полк, — угрюмо пояснил майор.

— Не количественное превосходство, Андрей Иванович, тут должно стать решающим.

— Опять же скопление вражеской техники…

— Но пойми же, командир, немногого мы добьемся, сидя в окопах!

— Сидение в окопах не означает, что мы лишены решимости. Будет приказ — мы поднимемся. У нас хватит смелости. Но следует подумать, как лучше, разумнее применить солдатское мужество. Поутру танки врага будем встречать из окопов.

— А если танки не появятся на нашем участке?

— Против Северной группы войск Закавказского фронта Клейст двинул 3, 13 и 23-ю танковые дивизии. Где-то они должны появиться! Он продолжает считать Кавказскую операцию прежде всего танковой операцией. Беляев, начальник штаба дивизии, рассказывал, что ухарский этот генерал похвалялся: «Если на пути к нефти и возникнет оборона русских, я врежусь в эту оборону, как раскаленным железом. Где пройдут мои танки, от русских останется смрадный след!»

— Скорей от его танков смрад останется, — сказал Рождественский.

— Нужно, чтобы было так, Саша. И чтобы не только от танков, но и от пехоты!

— Признаться, я ждал другого приказа: думал, нагрянем мы на рассвете внезапно, решительно, передовые отряды сомнем… Но командованию видней, как поступать. Случалось, мы были уже наказаны за слабое наше знакомство с врагом. Это случалось. Однако теперь мы не те, что были. — Рождественский перевел дыхание и тихо добавил: — Надо проверить каждый окоп, надо самим увидеть, как люди окапываются.

Словно покачнув землю, во тьме внезапно прогрохотал взрыв. Багровое пламя пронзило ночь раскаленным острием, скользнуло по небу. Отшатнувшись, Симонов произнес тревожно:

— Из наших, что ли, напоролся кто-то?

Послышалась нарастающая трескотня автоматных очередей, слившаяся затем с гулом гранатных взрывов. Наконец, донеслось яростно «ур-ра-а!», призывно огласившее затаившуюся степь. Со стороны противника в небо взметнулись оранжево-фиолетовые сполохи ракет.