Рассвет в моем сердце

Сердце рвано ударило о ребра. Кроме… любви. Я собрал спортивную сумку и сел посреди коридора, освещаемый луной и оживленным шоссе. Провел ладонью по лицу – чертова щетина, колется. Вскочив, дошел до ванной и посмотрел в зеркало: лопнули сосуды на белках – три дня я спал урывками, дорисовывая картину, – а волосы склеены краской и гелем. Пропустив сквозь зубы воздух, я растрепал светлые пряди. Коснулся подбородка… Пошло оно все!

Я достал триммер, которым аккуратно подравнивал растительность на лице, поставил настройку «под ноль» и сбрил к чертовой матери всю щетину. Свобода! Я провел ладонью по лицу, снова и снова. Покрасневшая гладкая кожа.

Я рассмеялся, но заметил флаконы духов – мои и Марии. Взял «Гуччи», открыл крышку. Аромат восточных пряностей. Ее аромат. Я зажмурился. Почему она не здесь? С момента, как мы повздорили, прошло три часа. Три. Гребаных. Часа. Она злится? Она меня разлюбила? Эта мысль ударила в солнечное сплетение, и я, аккуратно убрав духи на место, вышел из ванной. Эйфория, будто анестезия, покидала тело. Часть меня жаждала, чтобы Мария вернулась. Уговорила меня. Околдовала темными очами и сладкими речами. Я бы вновь запустил пальцы в ее черные локоны, а губы… сладко-кислые, как вишня, я бы долго целовал.

Мария не приходила. Разочаровалась? Разлюбила меня?

Нет. Она не могла так поступить.

Я взял телефон. Ноль пропущенных вызовов. Это ошибка. Мы неправильно друг друга поняли. Обязательно поговорим. Помиримся. Куда я уеду? Идиот! Я же люблю ее. Не смогу без нее. Мария подарила мне все…

Я вновь посмотрел на Арбат и увидел в стекле на фоне города свое отражение. Сутулый, маниакально проверяю телефон и жду, как верный пес. Я расправил плечи. Да, я любил Марию. Она моя первая женщина. Моя богиня, ради которой я рисовал бы до полного истощения.

Она ради меня даже не поборола свою гордость.

Значит, это финал. Подхватив сумку, я оставил за дверью молчаливый телефон и свою прошлую жизнь.

Улица встретила освежающей прохладой. Ветер ерошил волосы, пробирался под куртку. Выкинул бы проклятую джинсовку – очередной подарок Марии, – но октябрьским вечером в столице холодно.

Москва не мой город. Шумная. Лживая. Вряд ли вернусь, когда кончится контракт. Я думал о деревне, скучал по размеренному сельскому темпу, но к себе домой приехать не мог. Я бы застрял в области, как в трясине. Брат меня предупреждал. Не оглядывайся, Костик.

Мурашки рябью по позвоночнику. Проклятый ветер.

Я включил музыку в плеере, шел в сторону вокзала и думал, куда бы поехать, поэтому не сразу заметил тень. Кто-то преследовал меня от дверей подъезда, но я понял это, только когда меня настигли в пустом переулке.

Удар. Подножка. Я не сориентировался и упал на колени. Наушники выпали, оказались в луже. Что за?.. Попытался повернуть голову, рассмотреть нападавшего, но тень ударила меня ботинком в живот. Осязаемая, надо сказать, тень. Из легких выбило весь воздух.

Меня решили ограбить именно сейчас? Да я везунчик! Самое время покупать лотерейный билет! Новый удар пришелся в солнечное сплетение.

– У меня нет денег! – проорал сквозь боль. – Только шмотки и плеер!

Нападавший никак не отреагировал. Он пару раз пнул меня – и перестал. Надоело? Понял, с меня нечего взять? Я медленно убрал от лица руки. Парень, высокий, весь в черном. Его лицо скрыли капюшон и медицинская маска. Я оперся о мокрый асфальт, пытаясь встать.

Снова удар в грудную клетку – я завалился на спину, едва успев приподнять голову. Сотрясение мозга явно не входило в мои планы.

– Чего ты, мать твою, хочешь?!

Он наклонился, придавив меня ботинком к земле. В нос ударил древесно-восточный аромат с нотами кардамона. Такой же, как у меня.

– Это за Марию, – прохрипел парень.

Что-то сверкнуло в лунном свете. Я прищурился. Это же не…

– Су-у-ука! – заорал я, когда боль волнами расползлась по пальцам.

Нападавший занес над головой и снова опустил на мою ладонь железный молоток. Второй рукой он крепко держал мое запястье.

Хруст. Оглушительный. Опустошающий.

Все внутри рухнуло в бездну. Я перестал сопротивляться. Моя правая рука… мой инструмент… мой способ познавать мир. Ладонь пульсировала, сломанные кости горели огнем, но я стиснул зубы. Не кричать. Не реагировать. Сука. Сука. Сука! Они меня унизили, уничтожили, но я не доставлю им удовольствия слышать мои стоны или мольбы. Из последних сил я держался. А молоток дробил мои кости, делал из пальцев фарш.

В тот момент я смирился, что никогда не смогу рисовать.

Осень, 2016. Москва

Я сжал ладонь в кулак и постепенно разжал пальцы. Большой, указательный, средний, безымянный, мизинец. Каждый палец исправен, как гребаные швейцарские часы. Я вытер со лба пот. Воспоминания – липкая пленка, тахикардия и злость. Мозгу плевать – эй, прошло два года! Я будто снова пережил ту боль и отчаянье.