Теперь уже Джим на чём-то сидел. Он открыл глаза и увидал вокруг себя гигантскую пещеру, походившую на чертоги, выдолбленные в камне и почве. Оглядевшись, он понял, что восседал на троне из глины и земли, на плечах его красовалась царская мантия, в одной руке скипетр и голову венчала корона. Вокруг трона, по всему огромному залу, извивались, корчились и танцевали ни то какие-то гоблины ни то орки – странные существа, напоминавшие тварей из сказаний и легенд.
Над входом в тронную залу висело большое полотно: вероятно, оно было некогда прекрасного пурпурного цвета, а ныне всё облезло, повыцвело и покрылось плесенью и мхом. На полотне сиял роскошный вензель, выполненный золотой нитью – буква «М». Пляшущие по залу черти кланялись этому вензелю, взбирались на стены и целовали подол ткани, затем с диким воплем бросались на пол, истошно крича «да здравствует король!».
Из коридора, ведущего в тронный зал, повеяло смрадным холодком, затем шорох шагов – и показался сгорбленный человек в ободранной дурно пахнущей рясе. В руках он нёс треснутое корыто с водой, которое поставил у подножия трона и заботливо опустил в это корыто ноги Джима. «Прошу, Ваша Милость! Чаша для королевских омовений!» – заискивающе говорил он, и его голос отчего-то показался знакомым. Человек в рясе скинул с головы капюшон, и Джим увидел, что у него было лицо того человека, что назвался Себастьяном в этот вечер.
Посреди зала вспыхнул костёр, что взметнулся под самый купол чертога. Омерзительные существа закружились около него, воспевая своего пещерного короля.
Затем зал размыло…
Джим очутился верхом на каком-то существе, напоминавшем одновременно волка и кабана. Он вглядывался в холодную даль, с которой веяло скандинавским ветром. Кожей ощущал он – что-то грядёт. За спинами его чудовищных воинов плескалось бескрайнее море, завывал морской ветер, предвещая шторм.
Да, он ждал варварского короля, пещерный владыка собирался посягнуть на его трон!
Он двинул своё войско вперёд, через ледяное поле. Приложив руку козырьком к лицу, Джим увидел армию своего врага и его самого: он сидел на прекрасной гнедой кобыле, одетый в латы и шлем, и, несмотря на высокий рост и чрезмерную худобу, держался в седле увереннее, чем Джим верхом на своём «пугале».
О, как давно мечтал он сразить варварского короля! Он столько всего для этого сделал, даже вышел из своего подземного царства. Значит его ожидает славная битва и блестящая победа.
И была великая сеча, размытая дурманом сна… Отчётливо лишь увидел он, как сбросил с лошади своего главного противника и готов был сразить его булавой. Но варварский король ловко поднялся с земли, отряхнулся и, не поворачиваясь лицом к Джиму, вдруг расхохотался – столь знакомым смехом, в который вкладывал всю свою удаль и смелость.
- В чём дело? Что я упустил?! – удивлённо и отчаянно крикнул Джим.
- Ты точно этого делать не будешь… – отвечал король.
И поле брани исказилось, удивительные метаморфозы превратили его в крышу какого-то здания. Сам он уже не был в царской накидке, а был одет в костюм и пальто с кожаным воротом.
Варварский король также преобразился: он по-прежнему стоял спиной к Джиму, но одет был тоже в пальто и костюм, тёмные кудри его трепал промозглый ветер, а пронзительные солнечные лучи мягко обволакивали всю его фигуру. Он продолжал свой победный хохот. Затем изящно развернулся и по-молодецки спрыгнул с карниза, щёлкнув подошвой туфель о пол крыши. Но Джим не смог разглядеть лицо незнакомца, поскольку глаза ему беспощадно слепили лучи холодного солнца.
Очнулся Джим на заре, почти в семь утра, весь в холодном поту, с ворохом вопросов и спутанных мыслей в голове.
***
За пару дней до Рождества Теренса навестила сестра. Леони очень хотелось повидать брата и пожаловаться на очередную ссору с Калебом: они опять расстались. Ей не хотелось праздновать в одиночестве, упрекая себя за глупость и наивность, потому что опять осталась без мужчины. Леони всего-навсего желала простого женского счастья, боялась быть одна, без крепкого плеча. Только в силу этих причин она не расходилась с Калебом окончательно, закрывала глаза на его упёртость и недалёкость. Джиму же данное зрелище виделось жалким: он любил Леони, он обожал её внутренний огонь и не в силах был понять, почему такая женщина согласна быть неважно с каким болваном, лишь бы он был.
Теренс на празднество Рождества позвал всю свою компанию, которую приобрёл в Сан-Франциско – человек пятнадцать в целом. Веселились шумно и пили много алкоголя, даже Леони взбодрилась, отдавшись жажде новых знакомств.
Забавлялись как дети: в ванной хлопали хлопушками с серпантином и конфетти, танцевали в гостиной «паровозиком» и играли в угадывание слов по картинкам. Этим взрослым хотелось зимнего чуда, сказки, которая была у них, пока все были маленькими.