Рассвет. XX век

Георг Шварц чувствовал, что его выталкивают на обочину жизни. Видел, что ремесло, которое кормило его предков, неумолимо умирает. И погружался всё глубже в пучины чёрной меланхолии, из которой его вырывала лишь выпивка. В последние же дни не помогала и она.

— С жиру бесятся барчуки, — утешала его жена. — Старые-то князья ездили в шарабанах, а молодые сопляки только и воняют кругом своими автомобилями. Ничего, уж Господь им хари бензином смажет, так живо вернутся к лошадкам-то.

Но пролетали годы, а машин становилось больше и больше.

После визита к ростовщику он приобрёл сварочный аппарат, однако особого успеха в сварке не заимел. Направление было относительно новым, чтобы хорошо овладеть им, требовалось переучиваться, а куда он, с седыми висками, пойдёт? Неужто за ученическую скамью? Был бы жив сын, Георг погнал бы его, — себя же он заклеймил реликтом прошлой эпохи. Слишком поздно для него было разбираться в новом ремесле. Да и от сварки нещадно резало глаза, а защитные очки с кожаным щитком от боли толком не спасали. А хуже всего то, что автомобили Георгу не давались. Своей тонкой ковкой он гордился, однако многочисленные машинные детали, выполненные из стальных сплавов и алюминия, заводили его в тупик.

Георг бросил потухший окурок в ящик для угля, затем опомнился и вытащил его. Несмотря на приличное количество выпитого, он не опьянел, только пуще прежнего разозлился — и на несправедливый мир, и на самого себя. Подходил срок для оплаты процентов ростовщику, а Шварц понятия не имел, где взять нужную сумму.

Сквозь хриплые стенания патефона пробился стук в дверь. Георг, переваливаясь с ноги на ногу, отправился открывать, но его опередили. Дверь распахнулась, и на пороге замаячила огромная фигура, голову которой частично закрывало косяком.

— Добрый день, герр Шварц.

Визитёр с ловкостью, неожиданной для своих размеров, нырнул в помещение. Это был настоящий великан; складывалось ощущение, что далеко не маленького Георга он запросто сложил бы вдвое, а то и просто — треснул гигантским кулаком по макушке, и нет кузнеца. Шварц попытался сглотнуть и обнаружил, что в глотке у него пересохло, как в пустыне. То ли от алкоголя, то ли от внезапного укола страха. Неужели подручный ростовщика заявился раньше положенного, чтобы забрать в уплату долга инструменты? Такому здоровяку и телега не нужна. Закинет наковальню на спину и — поминай как звали.

В голове Георга резво закрутились шестерёнки. Следует ли напирать на то, что дата выплаты ещё не наступила? Звать ли полицию, если — да чего там, когда — громила заявит, что у его нанимателя закончилось терпение? Шварц ведь нередко приносил деньги позже условленной даты.

Меж тем гигант обозрел мастерскую. Его глаза сверкнули при виде сварочного аппарата, он подошёл ближе.

— Примитивно, конечно, куда деваться… — услышал Георг бормотание здоровяка. Насмотревшись на аппарат, тот вновь переключился на другую обстановку. — На что сподобилась здешняя научно-техническая революция, тем и богаты. Даже простенького пресса для холодной штамповки нет. А это что, тигель? И наковальня? Меха для подачи воздуха? Какой мрак. Но надо же с чего-то начинать. Высокоэнтропийными сплавами и чем-нибудь посерьёзнее всё равно пока не заняться, на это нужны свои заводы с микронной точностью станков…

Георг вдруг вспомнил, что видел этого громилу на территории деревенской кирхи — тот жил на довольствии пастора Брауна церковным сторожем. Но тогда он был лохмат, с неухоженной бородой и расхаживал в натуральном тряпье, — а сейчас красовался строгим, хоть и старомодным пальто. Неужели он сменил нанимателя и устроился к процентщику выбивателем долгов, или же… Тут Шварц потерялся. На кой чёрт к нему заглянул сторож? Не иначе почуял дармовую выпивку и намеревается напроситься в собутыльники!

В груди Георга разгорелась праведная ярость. Но прежде чем он дал ей волю, визитёр обернулся к нему и небрежно заявил: