Рассветы над Вавилоном

– Ладно, Арчи. Ты рассказал свою историю, а теперь слушай мою. Карину, – Буров кивнул в сторону девушки, – ее подругу Валю и случайно прибившегося к ним студента, которые сейчас находятся на кухне в замечательной, уютной, хоть и пустой квартире моей бывшей жены Лизы, сняли с поезда в Нариме два интересных юноши. Юноши эти при более внимательном рассмотрении оказались наемниками некоего Рори, который, в свою очередь, работает на некую Викторию Викторовну. Я имел честь оказаться в их апартаментах в Нариме, откуда, собственно говоря, мне и пришлось извлечь нашу принцессу и ее свиту. Они были заперты в помещении три на три, и их скорое освобождение, поверь мне, ну никак не планировалось. Думаешь, это совпадение?

– Вряд ли, – сухо отозвался Рейнгольд.

– Я тоже думаю, что вряд ли. Теперь дальше. В Нариме, как я понял, командовал парадом Рори, так как Виктория Викторовна, которую они все боятся там как огня, бледнея только при упоминании о ней, находилась в отъезде.

– Ты думаешь, что… – начал Артур.

Закончить ему не удалось. В дверном проеме неожиданно показалась голова Глеба.

– Я тоже хочу скотча, – попросил студент.

Реплика его осталась без внимания.

– А ты представь, что имеет место какая-нибудь иная версия, – ответил на незаконченное предложение Давид. – Можешь?

Артур помолчал, косясь на Карину, а потом сказал, набравшись необходимого для этого духа:

– Хорошо. Если мы предполагаем, что таинственная посетительница Гарифа Зарифовича и есть демонизированная в некоторых кругах Виктория Викторовна, то тогда почему он сейчас в больнице, а не в крематории?

– А мы что, ее планы знаем? – мгновенно отреагировал Давид. – Карина вон тоже жива-здорова, сидит кроссовки свои рассматривает, хотя в помещениях принято разуваться. Может, у Виктории Викторовны и не было планов по устранению! Мы же не знаем. Пока.

– Не знаем, – согласился Артур.

– Мне можно стаканчик скотча? – не сдавался студент.

– Можно, – разрешил Буров, – возьми в баре бокал. Два, слышишь, два возьми.

Глеб вытащил из бара бокалы, поставил на стол, а Давид быстро наполнил их виски. Студент схватил свой и отошел в угол гостиной, видимо, не до конца поверив в свое счастье, а Буров поставил второй перед Кариной и повторил вопрос, который уже пытался задать ей некоторое время назад:

– Карина, ты когда-нибудь пробовала двадцатилетний шотландский скотч?

Та упорно молчала, рассматривая кроссовки.

– Выпей, – спокойно гнул свою линию Давид, – чуть полегче будет. Знаю, двадцати одного тебе нет, но я бывший полицейский, Артур тоже, поэтому под нашим присмотром – можно.

Тем временем в гостиную подтянулась и Валя. Буров на секунду отвлекся от Карины, рассматривая прическу Валентины, а Фатахова вдруг схватила бокал с огненной водой и, в два глотка осушив его, поставила обратно на стол. Давид молча покосился на Карину, а Рейнгольд пробормотал в ее сторону:

– Лучше помаленьку, детонька.

Буров потянулся к бутылке – там оставалось еще немного скотча – и чуть-чуть освежил свой стакан и стакан Артура, а остатки вылил Карине.

– Ты, Кариныч, действительно, давай потихонечку. Слушай дядю Арчи. Более известного как Артура Рейнгольда. Он мужик головастый, хотя внешне и не скажешь.

Буров критически осмотрел Артура.

– А что тебя в моем внешнем виде не устраивает? – ухмыльнулся тот.

– Какой-то ты несуразный. Неопрятный.

– Ох, извините, пожалуйста, – иронично пропел Рейнгольд.

Карина тем временем сделала еще один глоток, поменьше, и, поставив бокал обратно, вдруг произнесла громко, четко и ясно, вызвав тем самым всеобщее внимание:

– Это из-за меня все. Я виновата. Думала часто: чтоб ты сдох! Прямо так и думала. Он меня на вечеринку не пускает, так от злости лопалась. Сижу у себя и бешусь: лучше уж сиротой быть круглой, чем под такой вот опекой. Ну вот, а теперь сирота почти. Из-за меня все! Я виновата.

Буров, улыбаясь, посмотрел на нее.

– Кариныч, ты действительно очень влиятельная персона, но не приписывай себе лишку. Я думаю, здесь-то как раз все и наоборот. Давай отталкиваться от фактов. Папа твой жив, хотя на данный момент и без сознания в больнице лежит. Но жив. Бог – он сильнее дьявола. А любовь – она сильнее ненависти. Папа твой жив, а это значит, что твоя любовь – она сильнее этих дурацких эмоций. И никакая ты не сирота. Понимаешь? Ну какая же ты сирота при живых матери и отце? Пусть одна и неизвестно где, а второй пока еще без сознания под капельницами.

Карина молча сделала глоток виски. В повисшую над гостиной тишину вновь вмешался студент. Он спросил, аккуратно опуская свой опустевший бокал на стол:

– А еще есть?

И тут вспыхнула Валентина.

– Ты что, Глебка, нажраться решил? Зачем? Страх приглушить? Все-таки думаешь совершить первое перемещение через вертушку? Хочешь довести себя до состояния амебы? Чтобы не так страшно было?

– Что ты разоралась? – попытался урезонить девушку студент. – От двух бокалов хорошего скотча еще никто во Вселенной в амебу не превращался!

– Ты что, никогда не перемещался? – вцепился в информацию Буров.

– Никогда… – с показной усталостью ответил Глеб.