Растяпа. Три напрасных года

Петрыкин на нас глазами вращает – морда пунцовая. В часть шли – поставил меня к Сибилеву в затылок и рычит:

– Раз-два, раз-два, левой….

И бубнит:

– Кранты вам, салаги, задрочу. Бог видит ….

Мы идём, молчим и думаем: «Ну, дрочи, дрочи – да только известно, бодливой корове Бог рог не даёт».

На этот раз дал. Буквально на следующий день Глобус домой улизнул, в краткосрочный отпуск, а на его место инструктором к нам послали Петрыкина. В тот же день на вечерней поверке:

– Агарков, выйти из строя.

Подходит:

– Это что, это что…?

Дёрг меня за гюйс и пуговицу оторвал – форменный воротник повис на одном плече. Дёрг за робу – её край из-под брюк выпростался. Стою растрёпой, а Тундра:

– За нарушение внешнего вида объявляю наряд вне очереди.

Ну, наряд, так наряд. Он инструктор – имеет право. А я… Что я – служу, как говорится, Советскому Союзу.

Наряд вне очереди выпал на камбуз – в посудомойку. После развода нас ещё раз построили, проверили отсутствие грязи под ногтями, ну и прочее. Приняли мы боевые посты у отслужившей смены. Впереди ужин, но ещё есть время перекурить – курилка в подвале. Наряд-то не маленький – пять тысяч человек накорми, посуду помой, обеденные столы и залы тоже.

Спускаюсь в подвал. Группа курсантов толпится у трапа и дальше ни шагу. В чём дело? И курить охота, и время уходит. В чём дело? Из курилки пронзительный и ненавистный голос Петрыкина:

– Равняйсь! Смирно! Отставить! Отставить касается команды «Смирно!», а «Ровняйсь!» никто не отменял. Я вас, сволочи, научу Родину любить. Смирно!

Блин! Нигде от него нет покоя. Да плевать! Раздвинул плечом курсантов и пошёл в курилку. Открываю дверь, ко всему готовый – но к этому не был. Опешил от удивления – Устинька подметает пол и петрыкинским голосом орёт:

– Подтянуть грудь, выпятить живот…. Прямо шагом марш!

Наконец врубаюсь и подыгрываю – закрывая дверь, ору для оставшихся в коридоре:

– Разрешите присутствовать, товарищ старший сержант?

– Я вам покажу перекур! – надрывается Устьенька. – Тряпку в зубы, и чтоб пол блестел.

Сели с курсантом Устьянцевым, курим, смотрим на дверь – кто первый войдёт? Докурили – никто не вошёл. Вот таких смельчаков набирают в морчасти погранвойск. И тупорей – назови я Петрыкина старшим сержантом, носом бы дверь открыл.

Чашки моет посудомоечная машина. Один курсант вставляет, другой вынимает и подаёт мне. Моя задача – всполоснуть их в ванне. На самом деле эта операция называется дезинфекция, и в ванне не просто горячая вода, а раствор горчицы. Лезть туда босыми руками нельзя. Вон на полочке лежат резиновые перчатки. Но кто бы объяснил…. А самому догадаться – с умом напряжёнка.

Помыли посуду, убрались в обеденных залах, поплелись в роту. Легли спать на час позже, а подняли на час раньше общего подъёма. В подвальном помещении камбуза построили. Краткий инструктаж. Старший наряда, проходя мимо, заметил.

– Что у вас с руками? Покажите. Дезинфицировал? В горчице? Бегом марш в санчасть.

Положили на недельку. Выхожу к здоровым людям, а там – мать честная! – полномасштабная война третьей смены с инструктором Петрыкиным. Глобус наш умудрился залететь в отпуске – подрался с кем-то. В мусарне посидел, потом в части досиживал. Лычки с него срезали и отправили в баталерку (кладовку) матросом. А Тундру назначили нашим инструктором на постоянной, стало быть, основе. Ну, он и взялся с нас шкуры драть. Но ведь и мы не пацаны доприсяжные – чему-то ОУОМС нас научил. Стали мы Петрыкину «паровозик» делать. Объясню тем, кто не служил.

Строй идёт – три шага нормальных, на четвёртый ботинком изо всех сил в асфальт. Получается: раз, два, три, бум…! раз, два, три, бум! На паровоз похоже. Для инструктора «паровозик» от смены – оскорбление. Коллеги смеются, командиры задумываются – а на своём ли старшина месте? Здесь одно спасение:

– Смена, бегом марш!

И вот мы, лучшая в отряде по строевой подготовке смена туда бегом, обратно бегом. Только вышли из учебного корпуса, роты, камбуза:

– Смена, прямо бегом марш!

Заместителем у Карцева по строевой подготовке был кавторанга Белов – зверь о двух ногах. Станет в обед у чипка (матросское кафе) и смотрит: кто не так честь отдал – заворачивает. Соберёт вокруг себя десятка три-четыре бедолаг, и ходят они по кругу, и козыряют, пока не скажет Белов:

– Свободен.

В тот день мы мимо него трусцой.

Белов:

– Товарищ старшина.

Петрыкин:

– Смена стой.

И на полусогнутых к Белову – так, мол, и так, следуем с камбуза в учебный корпус.

– Ну, так и проследуйте, как подобает, – требует кавторанга.

Петрыкин возвращается:

– Правое плечо вперёд, смена, шагом марш.

Выводит нас на исходную прямую – к прохождению торжественным маршем готовит. А от направляющих шепот шелестом:

– Паровозик, паровозик, паровозик….

Ну и что, что Белов. Ну и что, что зам по строевой. Достал Петрыкин до самого немогу. Не отступать, моряки!

Идём. Петрыкин руку к виску:

– Смена, смирно, равнение на-Лево!

Всё сделали, как надо – и руки прижали, и на Белова дружно воззрились, а ногами:

Раз, два, три, бум! Раз, два, три, бум!