Растяпа. Ум, честь и совесть

Дверь открыл Белоусов в майке и трико – трезвый как полковник КГБ.

– Что случилось?

– Анатоль Егорыч дипломат забыл. Заводи машину, съездим в УПК.

Владимир Викторович досадливо поморщился, но сделал все, как шеф велел – оделся, из гаража свою «копейку» выгнал. Мы съездили за дипломатом. Затем Белоусов развез нас по домам.

Мне было стыдно и тревожно.

Вот как надо бы вести себя в райкоме! А я-то, дурень….

И другая мысль – оно мне надо? Претворяться, унижаться, кем-то быть, а не самим собой. Как-то не приличувствует моряку с границы.

Мне Демина совет дала:

– Вы обращайтесь к Белоусову – он вас всему научит.

И клоунадить?

Голову сломав, пошел к Кожевникову.

– А-аа, – отмахнулся тот. – Чего ты хочешь от лодыря из комсомола?

Где-то это я уже слыхал. Ах, да! Любовь Ивановна (Люкшина, тоже инструктор идеологического отдела) называла в перебранке Белоусова «комсомольским лодырем».

А он ее «училкой комплексующей».

Впрочем, это было только раз – мы жили дружно.

Вот кто был психопатом в аппарате, так это Чудаков. Запретил девчонкам машбюро принимать документы для печати без его подписи.

Я прихожу со стопкой рукописных листиков:

– Игорь Филиппович, подпишите на печать.

Положил на край стола, а он их на пол:

– Заиб…. пропагация!

Я в обморок не пал и в лоб ему не дал – пошел, Кожевникову настучал.

Тот в задумчивости пробормотал:

– Игорь Филиппович держит нос по ветру. Полагаю, отдел не в милости у первого. С чего бы это? Опять Людмила Александровна где-то спростофилилась. Ну, ладно…

Пал Иванович нахмурился:

– Ты к Чудакову больше не ходи – мне, что надо напечатать, приноси.

М-дя, культура аппарата – статья особая.

Инструктору, к примеру, нельзя говорить после заведующего, а тому после секретарей – даже на собрании, где, казалось бы, все равны как в бане. Ценность мысли возрастает с должностью. Это ж надо!

Пал Иванович рассказывал – приколист был наш предыдущий первый. Наехал на поселкового градоначальника Самко:

– Иван Иосифыч, что-то цветы на клумбе у тебя совсем завяли.

– Так, где возьму я поливальщиков? – штат урезан, дождей нет.

– А сам без рук?

На следующее утро после разговора.

Аппарат собрался, сел – Шашков у окна, спиной ко всем. Время идет.

Второй не выдержал:

– Может, начнем?

Шашков:

– А почему я должен вкалывать, когда Самко посиживает в кабинете?

Чудаков на цыпочках тихонько выскользнул и к телефону. Оттрепал Иван Иосифовича по первое число. И вот он выбегает на крыльцо – шланг в руках.

Шашков удовлетворенно:

– Ну-с, начнем, пожалуй.

И так каждое утро – Иван Иосифович Самко со шлангом начинал аппаратное совещание в Белом Доме.

Еще рассказ Кожевникова.

Готовили демонстрацию на 7 ноября.

Первый строго:

– Чтоб были все. И впереди – директор и парторг.

А Мишу Воробьева, секретаря парторганизации ЧРУ, занесло на «москвиче» в День Жестянщика – переломался весь. И вот – демонстрация. Колонна ЧРУ, как градообразующего предприятия, впереди. А во главе директор Мифтахов и секретарь парткома Воробьев – но какой: весь забинтованный, на костылях.

– Это что за Нельсон? – удивился первый.

Присутствующий на трибуне представитель обкома партии шепнул ему:

– По закону подлости есть где-то здесь вражеский агент, и его фото облетит весь мир. Вот будет дело!

У Шашкова лысина вспотела.

Святая из святых – доклад первого секретаря на партийной конференции района, которая собиралась раз в два года. Готовился он тщательно и долго. Готовился всем аппаратом – каждый отдел отчитывался за свой сектор работы. От инструкторов к заведующим шел поток бумаг. Те, потрудившись, выдавали главу доклада. Которая, в нашем случае, проходила редакцию у третьего секретаря; в сельхозотделе – у второго; орготдел напрямую выходил на первого.

Так вот. Работая над отчетом идеологического отдела, Пал Иваныч, бывший журналист, легко и к месту в текст притащил строчку из крыловской басни – «а ларчик просто открывался». Шашкову оборот понравился. Он даже подготовился. Читал-читал, дойдя до места, сделал паузу, палец поднял – мол, внимание: это архиважно – и, тембр изменив, сказал:

– А ларчик просто открывался….

Пал Иваныч много раз, смакуя, рассказывал этот эпизод – и в такие мгновения был счастлив: душа его пела, а сердце радостью переполнялось.

И я усвоил: слово – вещь великая даже в сухих партийных документах.

Шашков ушел, пришел Пашков – что же поменялось? Чем Александру Максимовичу не угодил идеологический отдел? Об этом следовало хорошо подумать.

Думал-думал-думал….

Господи, как же ты глуп! – укорял себя. Но мне банально не хватало информации.

Впрочем, я чувствовал, что дело и не только в этом. Уже заметил, что между отделами идет грызня – каждый зав стремится обосрать другого в глазах секретаря. Инструкторы вроде бы не цапались, но собирали информацию для боссов. Разумеется, и мне надо было во что-то ввязываться. Но я упорно сторонился, пожимал плечами – не понимаю, мол.

Пал Иваныч нашел мне применение в борьбе отделов.