«Мы не из левого лагеря, мы не из правого лагеря, мы — из концлагеря», — говорит Владимир Буковский. И о лапидарную обнаженность этой позиции разбиваются самые ухищренные построения интеллектуального истеблишмента на Западе.
Трудно назвать теперь область человеческой деятельности, в которой так или иначе не отражался бы этот начатый на Востоке мучительный процесс переоценки еще вчера незыблемых ценностей, восстановления исторической памяти, поворота к подлинно гуманистическим идеалам: Правде, Милосердию и Справедливости.
Процесс этот прежде всего свидетельствует о всеобщем предчувствии близких и, я уверен, коренных перемен в современном мире вообще. Мы стоим на пороге полного преображения политического, духовного и даже географического облика Земли. И только от нашего мужества, от степени нашей солидарности, от нашей личной ответственности, наконец, зависит, в каком направлении — позитивном или негативном — будут разворачиваться предстоящие события.
Разумеется, крайне трудно, если вообще мыслимо, предсказать развитие этих событий, но ясно одно, — и это можно утверждать с абсолютной уверенностью, — что мы переживаем сейчас период крушения идеологических мифов, что возврата к их возрождению нет и что Новая Земля и Новое Небо уже впереди.
В кривом зеркале
Русской литературе в лице ее крупнейших представителей, как говорится, не занимать стать самоуничижения, беспощадности по отношению к себе, к окружающей среде или к России вообще.
От лермонтовского «страна рабов, страна господ», через максимы Чаадаева до некрасовского «Кому на Руси жить хорошо» наша отечественная словесность с завидным постоянством обнажала перед всем миром пороки и язвы своей страны, своего общества.
Эта глубоко христианская традиция покаяния продолжена сегодня такими нашими соотечественниками, как Андрей Сахаров и Александр Солженицын. Те, кто внимательно следит за их выступлениями о положении внутри страны, могут подтвердить, что выступления эти весьма и весьма далеки от какой-либо сусальности или лакировки.
Но трезво оценивать свой народ, его культуру и историю это еще не значит искажать общий их контекст в угоду сиюминутной политической конъюнктуре, что, к сожалению, в самое последнее время сделалось правилом для некоторой части не только западных, но и отечественных интеллектуалов.
Для примера я позволю себе цитату из стенограммы одного вполне представительного симпозиума: «Мне стыдно за мою страну — за эту могучую и подлинно великую державу, которая недостойна собственного величия; она обрекла на гибель Пушкина и Лермонтова, взвела на эшафот Достоевского, травила Льва Толстого, изгнала Герцена…».
Эту цитату можно было бы принять за выдержку из советского учебника литературы, если бы она не принадлежала уважаемому ученому, знатоку французской литературы, которому прекрасно известно, что бесподобный Шенье закончил на гильотине (мне могут возразить: мол, не за литературу же! Но ведь и Достоевский отбывал каторгу не за литературу!); что гордость Франции Вольтер весьма значительную часть жизни провел в изгнании, где, кстати сказать, уже в шестидесятые годы прошлого столетия оказался и великий Гюго; что большая часть цивилизованного французского общества и печати в дни Дрейфуса и позже травила Золя, как зайца, чего в России, годы спустя, во время процесса Бейлиса и в помине не было, наоборот: за редчайшим исключением «варварская» русская пресса и «дикая» русская интеллигенция единым фронтом выступили против антисемитского шабаша в Киеве. Между прочим, и упоминаемого в общем контексте Пушкина убило не «царское самодержавие», но представитель «европейской культуры «Дантес, а мог бы, кажется, выстрелить вверх, показать «восточному дикарю» свое цивилизованное великодушие и галльское благородство, так нет же, в сердце метил и «в руке не дрогнул пистолет».
И тем не менее, уважаемый профессор, наверное, не относит (и слава Богу!) все эти факты за счет «рабской» или «крепостнической» сущности французского народа, а вот по отношению к народу русскому, видимо, все годится.
Мне не пришлось бы писать об этом печальном явлении, если бы, повторяю, в последнее время в западной мысли (к счастью, на самом нижнем ее уровне) не выявилась мода поносить нашу историю и культуру — иногда по недомыслию, но чаще всего с неблаговидной целью оправдать существующий сегодня в Советском Союзе строй.
По этой причине из статейки в статейку, из книжки в книжку, из диссертации в диссертацию кочуют «глубокомысленные» изречения проезжего вояжера господина Кюстина, ставшего теперь классиком для недоумков в различных «советологических» центрах и заслонившего для них своей тщедушной фигуркой совершенно противоположные суждения о русской культуре таких подлинных гигантов западной мысли, как Эйнштейн, Манн, Фолкнер, Марсель и целого ряда других, не менее значительных.