Растрата

Подслеповатой белой ночке, казалось, не будет конца, как и речным поворотам. Илья старался смотреть только вперед, но на глаза попадал белый верх кубрика, торчащий на носу самоходки. Он притягивал взгляд и мысли. Он будил воспоминания, колол и царапал сознание, с настойчивостью и неумолимостью гвоздя в сапоге. Рогожников прокрутил в мыслях все события и детали того рейса, когда он спускался в Туруханск, рискуя вмерзнуть в лед. И все, кажется, открестился, но сами собой потянулись мысли о ребятишках, о доме. В кубрике, видно, давно прогорела печь, и в рубке выстыло. Илья стоял за штурвалом в одной жилетке, мерз и изредка крупно вздрагивал. Ему представлялась сейчас уютная, тихая спальня в тещином доме. Рогожников сам перестроил ее, сделал вход не из кухни, а из смежной комнаты, и стало очень удобно ребятишкам. Не толкутся теперь на тещиной половине, поужинали и в постель. И Лиде стало хорошо по вечерам работать, свет никому не мешает. Спят, наверное, сейчас Витька с Любашкой, сопят носами в подушки. У Витьки, у того вечно, как крепко заснет, рот открывается и слюна бежит. Верно, с носом у него не все в порядке, дышать во сне тяжело. И Лида тоже спит… А может, нет, может, думала всю ночь. Суд-то на четырнадцатое назначен, а сегодня одиннадцатое уже. Мужика все-таки судить будут. Не шутка, шесть лет прожили. Жалеет ли она его теперь? Жили-то когда – будто не жалела, да и не любила… «Жизнь ты мне испортил!..» А потом-то, на очной ставке, которую затеял следователь, что сказала? «Он на меня не покушался, он в Николая Васильевича выстрелить хотел». Следователь все напирал, что-то ему надо было точно узнать. «Он бы на меня не посмел руку поднять! – твердила Лида, а сама глядела в пол. – Никогда даже не замахивался…» По Туруханску-то все равно поехало: Илюха бабу с ружьем погонял!

Жалеет ли, думает ли о нем?.. Тяжелая ночь была у капитана. Уже под утро заметил он по левому берегу оранжевую палатку, шест с антенной, несколько резиновых лодок разбросано. Завидев самоходку, появился мужик, весь с ног до головы в коже, рукой махнул. Рогожников на всякий случай пристал, не выключая двигателя, высунулся из рубки – чего надо?

Мужик торопливо вскарабкался на борт, улыбаясь сонным лицом, поздоровался. Сразу видно – не местный, чужой. Верно, уже отпускники из города повалили…

– Слушай-ка, дружище! – доверчиво заговорил мужик, поскрипывая кожей. – У тебя сетей продажных не найдется? Заехали, а сетей маловато взяли. Сейчас язь по кустам идет – во! И нельма на подходе!.. Могу спиртом рассчитаться, могу деньгами…

– Браконьеры? – в упор спросил Илья. – Грабите помаленьку? Ну давайте, давайте. Может, динамиту надо, так я дам, у меня полный трюм.

– Шутишь, – криво улыбнулся мужик. – Продай сеток, старина.

– Я одному продал! – неожиданно озлился капитан и включил реверс. – Приду из рейса – в тюрьму сяду. За убийство, понял?

Мужик недоверчиво оглядел пижонистого капитана и отступил назад.

– Вали-вали! – поторопил Рогожников. – А то я тебе килограмм пять привяжу к затылку и шнур запалю, как тому покойничку.

Самоходка взревела и задним ходом стала сползать с отмели. Опешивший гость торопливо спрыгнул на берег и покрутил пальцем у виска. Илья отчалил и дал полный вперед. Снова потянулись низкие, полузатопленные берега, темные зубья хвойной тайги и повороты, повороты… Придремавшие в тальниках утки срывались, визгливо и пронзительно оглашая реку, уносились над самой водой в спасительные протоки. Илья ощутил, что начинает дремать и явь пропадает на мгновения, заменяясь то зевом жарко горящей печи в кубрике, то видом заснеженной и обледеневшей палубы, сиротливо торчащей среди густых по-зимнему вод. Потом все окончательно смешалось, и только видимым оставался пенный след фарватера на быстрой, закрученной в спираль реке…

Рулевой сменил его, когда сквозь тучи уже пробивалось размазанное солнце. Капитан пришел в кубрик, скинул ботинки и нырнул в нагретую Типсиным постель. Тулуп давил, как стадо баранов, и сон приходил такой же тяжелый, жесткий и душный…

Сквозь приглушенный рев двигателя и монотонный шум воды за бортом пробивался еще какой-то непонятный костяной звук. То редкие отдельные щелчки, то вдруг целая очередь, как из детского электрического автомата. «Шуга! – догадался Рогожников. – Видно, был сильный мороз, а теперь забереги сорвало и несет по фарватеру». Он открыл глаза и выглянул в иллюминатор: серый, невзрачный день, мутная вода колышется за бортом, на шугу никакого намека.

– Как наш двигатель, капитан? – раздался за спиной насмешливый голос Саши. – Не запороли?

И здесь же последовала новая очередь сухих, звонких щелчков бухгалтерских счетов.

– Нормально… – буркнул Илья, в один момент вспомнив вчерашний побег. – Двигатель работает.

Александра что-то записала на бумагах, разложенных по столу, и откинулась спиной на переборку. Глаза ее все еще смеялись, смех бушевал у нее в груди, отчего мелко подрагивала голубая, в обтяжку, блузка, и только губы были поджаты серьезно и озабоченно.