Растревоженный эфир

— Но это лишь часть того, что мы можем сделать. Малая часть. Наша кампания должна вестись в трех направлениях. Мы должны сделать все, чтобы вытащить на свет Божий те силы, что ополчились на нас. Но одновременно мы должны донести до широкой общественности нашу позицию, позицию свободных граждан и свободных артистов, которые борются за общую свободу. Давайте дадим в газеты полосную рекламу, давайте напечатаем миллионы буклетов, давайте купим эфирное время, чтобы показать, какая опасность грозит стране, кто настоящие враги свободы, какой нам противостоит противник. А прежде всего давайте соберем экстренные собрания наших гильдий и вынесем решение, что, до тех пор пока продюсерские агентства и радиовещательные компании руководствуются черными списками, ни один сценарист, актер, режиссер, музыкант не займет место человека, уволенного за его политические убеждения.

Зал ответил овацией. Льюис довольным взглядом окинул слушателей, подождал, пока аплодисменты смолкнут.

— Мы им нужны! — выкрикнул он, словно обращаясь к товарищам на баррикаде. — Без нас они не продержатся в эфире и полчаса. Давайте покажем им, какую мы можем представлять силу. Если мы объединимся и ответим ударом на удар, я гарантирую вам, что через месяц от черных списков останутся одни воспоминания. А чтобы доказать вам, что я говорю все это не для того, чтобы сотрясать воздух, я обязуюсь внести пятьсот долларов в забастовочный фонд или любой другой фонд, который мы создадим. Я также даю слово не соглашаться ни на одно, даже самое заманчивое предложение продюсерского агентства или радиовещательной компании, которые подозреваются в использовании черных списков.

И эти слова приняли на ура, а в зале раздались крики: «Я обязуюсь внести сто долларов!» «Я обязуюсь внести пятьдесят!» Арчер с любопытством наблюдал за происходящим, прекрасно понимая, что все срежиссировано заранее. Оставалось лишь гадать, чем Бурк, ведущий собрание, ответит на эти тщательно подготовленные стихийные выступления.

Льюис прошел к своему стулу, сел, сунул очки в один карман, а белые карточки с тезисами — в другой, чтобы, возможно, воспользоваться ими на других митингах или собраниях.

Бурк медленно направился к кафедре с побледневшим от злости лицом. Чувствовалось, что внешнее спокойствие стоит ему немалых усилий.

— Позвольте поблагодарить вас, мистер Льюис, — холодно процедил он, — за ваше выступление. Если вы не возражаете, я хотел бы отнести принятие решения в завершающую часть собрания, после выступления всех ораторов и дискуссии.

Льюис пожал плечами, всем своим видом показывая, что не ожидал ничего другого, но протестовать не стал.

— Дамы и господа, — обратился Бурк к сидящим в зале, — я не собираюсь защищать следующего оратора, тем более что большинство из вас его знают и он не нуждается в защите. — Бурк выдержал паузу, но не дождался реакции зала. — Мистер Клемент Арчер.

Глаза Бурка блеснули, когда он пожимал руку Арчера.

Арчер оглядел зал, видя перед собой море враждебных лиц. «Возможно ли, — думал он, — что все эти годы, когда я работал с этими людьми, общался с ними, они тайно ненавидели меня?» На мгновение его взгляд застыл на бледном лице Китти.

— Дамы и господа. — В горле у Арчера пересохло, губы дергались, так что каждое слово давалось ему с трудом. — Я приготовил речь к сегодняшнему выступлению, но…

Из глубины зала на него накатились крики. Арчер замолчал, на его лице отражалось недоумение, пока он не понял, чего от него хотят: «Громче! Громче! Мы ничего не слышим».