Расцвет и закат Сицилийского королевства

А эти отношения с каждым днем ухудшались. Иннокентий в принципе был симпатичным человеком. Хотя он происходил из древнего и благородного римского рода — Папарески, — его современники, в частности епископ Арнульф из Лизьё, пишут о его простоте и спокойной скромности его манер. Он никогда не повышал голоса, который, как мы знаем, был тихим и приятным. Его частная жизнь была безупречна. До того как он стал папой, он не имел врагов, и даже впоследствии никто не выдвинул против него никаких серьезных обвинений. Однако за этой довольно бесцветной наружностью скрывалось врожденное упрямство, которое, особенно когда папу поддерживал святой Бернар, заставляло его отвергать любые компромиссы. Иннокентий твердо решил получить признание и кафедру в Риме до того, как умрет, но ему было уже около семидесяти, и времени оставалось все меньше. Между тем имперская армия большую часть года, проведенного в Италии, игнорировала или отвергала его настояния. Воины тешили себя дешевыми триумфами в отдаленных уголках полуострова, а он, Иннокентий, ни на шаг не приблизился к престолу святого Петра.

Мы можем вообразить себе папу, спокойно, но настойчиво говорившего о своих желаниях с Лотарем, когда они встретились в Бари; и его слова безусловно придавали дополнительную живость историям, которые император уже слышал от своего зятя, о поведении Иннокентия в Витербо, Монте-Кассино и других местах. Но эти личные и политические различия были сами по себе только отражением общего недовольства, ощущавшегося теперь в имперском лагере. Холодность, давно существовавшая в отношениях между германской армией и папской свитой, переросла в открытую вражду. В какой-то степени она могла проистекать из естественной антипатии между тевтонами и латинами или между воинами и духовенством; но имелись и другие, непосредственные причины. Климат Бари — болотистый и тяжелый, лето здесь беспощадно; малярия стала настоящим бичом; и за месяц, который имперские войска вынуждены были провести осаждая цитадель, — с прошлой зимы они не оставались так долго на одном месте — они утратили уверенность и боевой дух. Они внезапно осознали со всей ясностью, сколь бессмысленно и безнадежно воевать против врага, который отказывается выходить на битву. Для того чтобы принудить Рожера к сражению, им понадобится пройти еще несколько сотен миль в прямо противоположном направлении через варварскую и все более враждебную страну и предпринять морской переход — краткий, но в данных обстоятельствах сложный и опасный. На все это уйдет год по меньшей мере, а они уже десять месяцев не были дома и не виделись со своими семьями. И ради чего? Чтобы компания высокомерных, постоянно жалующихся итальянцев могла водвориться в Риме — еще двух сотнях миль и опять не по пути, — где их явно не ждали и где уже имелся вполне приемлемый папа.

Если Лотарь действительно предполагал пойти через Калабрию на Сицилию — а далеко не ясно, что это было так, — новые настроения в армии быстро его разубедили. Феодальный закон строго ограничивал срок службы вассала сеньору, и даже император не мог заставить своих людей оставаться на службе дольше против их воли. После капитуляции гарнизона Бари — чью стойкость Лотарь покарал, повесив многих защитников цитадели на виселицах вокруг города и сбросив остальных в море, — он отказался от дальнейшего продвижения вдоль побережья. Достигнув Трани, император повернул и направился в глубь страны, возможно рассчитывая на то, что воздух Апеннин остудит недовольство его армии.

Этого не произошло. Не помогли даже захват Мельфи, первой крепости Отвилей в Италии, и истребление трех сотен ее защитников. К тому времени имперский лагерь был наводнен приспешниками Рожера, которые разжигали недовольство и подкрепляли свои слова свободной раздачей сицилийского золота. Они преуспели настолько, что сумели, пока армия еще стояла в Мельфи, подговорить нескольких воинов напасть на папу и его кардиналов и хладнокровно их убить. Лотарь услышал о нападении как раз вовремя; он вскочил на коня, помчался к папской палатке и ухитрился навести порядок, прежде чем случилось непоправимое. Рассерженные и обиженные рыцари в очередной раз последовали за Лотарем в горы.

В Ладжопезоле император прервал поход. Две недели его армия отдыхала; а тем временем Лотарь в присутствии аббата Райнальда и делегации из Монте-Кассино вел переговоры о статусе монастыря и его взаимоотношениях с империей и папством. Подробный рассказ об этих событиях — даже если бы нам удалось отделить правду от лжи в удручающе недостоверной хронике монастырского библиотекаря Петра Дьякона — не представляет для нас особого интереса; но выводы достаточно ясны. Райнальд и его братия обязались подчиняться «папе Иннокентию и всем его законно избранным преемникам» и «отвергать и проклинать все расколы и ереси», а особенно «сына Петра Леони и Рожера с Сицилии и всех, кто за ними следует». Только после этого монахи, босые, приблизились к Иннокентию и были возвращены с поцелуем мира в лоно церкви.