Расцвет и закат Сицилийского королевства

Но когда земли приобретены в областях, где имеются различия в языке, обычаях и законах, необходимо везение и много тяжелой работы, чтобы их удержать.

Н. Макиавелли. Государь. Кн. Ш

Не только историку, оценивающему прошлое с высоты своего знания и опыта, 1140 г. представляется важным рубежом в царствовании Рожера. Сам король, по-видимому, ясно сознавал, что после десяти лет острейшей борьбы — лет, за которые он изведал множество разочарований, предательств и поражений, — его первая великая задача выполнена. Наконец его королевство принадлежало ему. Самые упорные вассалы, не признававшие его власти, умерли, потеряли свои земли или отправились в изгнание. Мелкие стычки продолжались еще несколько лет, особенно в Абруццо и Кампании, где еще предстояло установить четкие границы с папским государством на севере. Но этим предстояло заняться сыновьям Рожера — Рожеру Апулийскому и Альфонсо Капуанскому; они были уже достаточно взрослыми, чтобы присмотреть за собственными владениями. И при всех обстоятельствах безопасности всего королевства более ничто не угрожало.

Теперь появилась возможность воплотить в жизнь вторую часть грандиозного плана Рожера. Страна была объединена и умиротворена; теперь следовало дать ей законы. Одиннадцать лет назад в Мельфи Рожер связал баронов и церковных иерархов южной Италии клятвой верности, наметив в самых общих чертах контуры той политической и судебной системы, в соответствии с которой он собирался править. Но теперь 1129 г. казался далеким прошлым. Слишком многое с тех пор произошло — слишком много клятв нарушено, слишком много предательств совершено. Лучше было начать с начала.

В первые шесть месяцев 1140 г. Рожер готовил новое законодательство в Палермо. Поскольку оно должно было использоваться во всех частях королевства, Рожер с удовольствием провозгласил бы его в своей столице, но он этого не делал. Самые могущественные и независимые его вассалы жили на континенте. Именно их свободу ограничивала его королевская власть и кодекс законов, с помощью которых он собирался проводить ее в жизнь. В июле Рожер отправился на корабле в Салерно и в конце месяца, после краткого обмотра новых приобретений своего сына в Абруццо, направился через горы в Ариано,[24] где его ждали все главные его вассалы.

Две сохранившиеся копии арианских ассиз нашлись всего сто лет назад — одна в архивах Монте-Кассино, а другая в Ватикане, — и лишь тогда стало понятно их значение.[25] Более разноплановые и действенные, чем клятва, произносившаяся в Мельфи, эти установления составляют корпус законов, который, хотя многое в нем взято непосредственно из кодекса Юстиниана, остается уникальным для раннего Средневековья в том плане, что охватывает все аспекты деятельности Рожера как правителя. Две особенности поражают с самого начала. Прежде всего, как приличествует властителю многонациональной страны, король указывает, что существующие законы всех подчиненных ему народов сохраняют силу. Все греки, арабы, иудеи, нормандцы, лангобарды, находящиеся под его властью, будут жить, как жили всегда, по обычаям своих отцов, если только эти обычаи не входят в прямое противоречие с королевскими указами.

Вторая идея, которая проходит как лейтмотив через весь кодекс, — абсолютный характер монархии, происходящий, в свою очередь, из божественной природы королевской власти. Закон — выражение божественной воли, и король — единственный, кто может его создавать или отменять и один имеет право на окончательное его толкование, — является потому не только судьей, но и священнослужителем. Оспаривать его решения или решения, принятые от его имени, является одновременно грехом — святотатством и преступлением — государственной изменой. А измена карается смертью. Само понятие измены толковалось пугающе широко. Под эту категорию попадали, например, не только преступления и заговоры против короля, но и заговоры против любого члена его курии:[26] она включала также трусость в бою, вооружение толпы, отказ от поддержки армии короля или его союзников. Ни один народ, ни один свод законов в средневековой Европе не расширял понятие измены до таких пределов. Но также ни одно другое европейское государство, за одним исключением, не поднимало на такую высоту идею королевской власти. Этим исключением была Византия.