Расцвет русского могущества

Но именно при помощи шлецеровского же воззрения на Древнюю Русь как на разбойное норманнское гнездо составилось мнение, что все первые походы Руси на Царьград были только разбойными набегами для грабежа, вроде печенежских или половецких набегов на Русь, и что мирные отношения и связи с Византией были уже последствием этих набегов[113]. Эверс прямо говорит, что Игорев набег был предпринят единственно для грабежа, как и Олегов, «только с той целию, чтобы обогатить себя добычею и взять дань». Так необходимо должно выходить, если допустим, что руководителями этих набегов были норманны, истые разбойники, как их описывают Байер, Шлецер и их многочисленные ученики. Между тем, всмотревшись ближе во все обстоятельства, т. е. не в одни слова, а в самые дела, видим, что вообще русские походы на Царьград были предприятиями вынужденными, которые требовали больших забот и хлопот по части собрания войска и кораблей или морских лодок, и руководились единственно только мирными, гражданскими, т. е. торговыми, целями всей земли и, конечно, воинственным желанием восстановить свои права и отмстить свои обиды. Главное, чего добивалась Русь от Царьграда и что очень явственно высказывается в ее договорах, – это главное был цареградский торг, куда греки не совсем радушно допускали иноземцев, особенно варваров. Здесь скрывался узел всех русских отношений с греками и всех ее набегов, которых вдобавок на 80 лет случилось всего четыре, да и то один из них, а именно Олегов, говорят, сомнителен, а другой, Игорев, не состоялся по случаю мирного разрешения ссоры. При этом сомнительный Олегов после Аскольдова случился спустя 40 с лишком лет (865–907), а несчастный Игорев спустя еще 35 лет (941). В таком продолжительном мире очень редко уживаются и теперешние христианские, просвещенные высокообразованные государства, вовсе не похожие на нашу древнюю варварскую и, по рисунку норманистов, грабительскую Русь. Уже это одно показывает, насколько эта грабительская Русь дорожила своими связями с Грецией и как заботливо охраняла себя от враждебных столкновений с богатым и очень полезным ей народом. О грабеже и неистовстве ратных надо припомнить только одно: что в то время это был обычный способ войны не у одних варваров, но и у христиан – греков, как и у всех христиан Западной Европы с Карлом Великим во главе. Однако способ войны не есть характер народности, и норманисты внесли великую ложь в начальную русскую историю, заставивши исследователей беспрестанно повторять заученные фразы о разбойном характере первых руссов и, главное, о том, что будто бы и государство основано разбойными делами. Так действительно основывали государства норманны и вообще германское племя, но не совсем так его основывали славяне и в особенности наши руссы-венды. В течение 80 лет они сделали два похода на Царьград, вынужденные, конечно, греческими обидами и за это прославленные историей кровожадными разбойниками! Так ложная точка отправления всегда превращает и всякую истину в ложь, почему и вопрос о происхождении Руси очень важен именно в том отношении, что его норманнское или собственно немецкое решение во многом совсем исказило первоначальный образ русской истории.

Игорев договор довольно ясно вообще раскрывает, что после 30 лет мира с греками Русь стала сильнее прежнего; по крайней мере так смотрят на нее сами греки. Из опасения к ней они водят дружбу с печенегами, именно по тому поводу, что печенеги могут во всякое время вредить киевскому гнезду. Однако и при печенегах Русь все-таки распространяет свое владычество над Корсунской страной, о чем прямо говорят греки и выговаривают у русского князя даже охранение этой страны. Они теперь останавливают это естественное, так сказать, стихийное течение русской силы на Таврический полуостров. Затем, еще примета явной русской силы – при Олеге сама Русь очень хлопочет, чтобы в Царьграде не было с нею самоуправства, а теперь греки выговаривают, чтоб русь в Греции же не поступала самоуправно с виноватыми греками.

Таким образом, если Игорь вообще не был счастлив в своих предприятиях, зато его княжение неизменно продолжало дело отцов и к концу укрепилось с греками отцовскими же постановлениями. Он с честью обновил ветхий – древний и устаревший – мир, допустив неизбежные дополнения и изменения в условиях, какие сами собой наросли в течение мирных 30 лет.