Растущая луна: зверь во мне

Его требование немедля исполнялось. Он висел на крючке посреди жидкого огня. Из вздымающихся к небу языков пламени выплывал гигантский карась, и заявлял, что он не кто иной, как Золотой Эрвин и приплыл сюда, чтобы сожрать принца. Ялмари сначала объяснял, что, конечно, готов быть съеденным, лишь бы не было так жарко, но лучше бы Золотой Эрвин этого не делал, потому что где-то там, на берегу, притаился Загфуран с гарпуном и непременно убьет карася-Эрвина еще до того, как принц переварится у него в желудке. Но тут же убеждал рыбу, что Эрвин вовсе не карась, просто у него, Ялмари, бред, что Эрвин совсем другой, поэтому карась может убираться к шерешу: все, чего он хочет, это немного покоя, пусть и на крючке посреди пламени…

Видения сменялись одно другим, каждое все причудливей, но при этом непременно переплетающееся с реальностью.

А потом пришла Илкер. Серьезная и печальная, она склонилась над ним и поцеловала в запекшиеся губы. Ялмари будто дотронулся до льда, а не до девичьих губ, но сейчас это было приятно. Он хотел попросить лечь с ним рядом: он горит, она мерзнет, вместе им будет хорошо — но передумал.

— Уходи, — попросил он, с трудом справившись с распухшим языком. — Я тебя убью. Уходи, пожалуйста.

— А может, я хочу, чтобы ты меня убил? — возразила девушка и снова его поцеловала.

14 уктубира, Чарпад

По пустыне Эвилел путешествовала в мужской одежде. Вернее, в одежде, похожей на мужскую — такие штаны, разлетающиеся веером как юбка, ни один монах-мужчина не носил. Она сидела на верблюде очень прямо, голову закутала в песочного цвета бурнус, так что не видно было светлых волос, лишь черные глаза сверкали, когда она оборачивалась. Но Удаган старался на нее не смотреть. Каждое ее движение сводило с ума, бросало в жар. Одна посадка на верблюде по-мужски, чего стоила.

Хозяйка монастыря словно специально старалась держаться между князем и эйманом. Причем с князем она мило беседовала, а к Удагану обращалась коротко, по делу. Но он действительно знал ее. Глаза Эвилел говорили гораздо больше ее слов. Поэтому он подыгрывал ей.

Князь по случаю похода переоделся. Лев признавал разумность этого: белая одежда для путешествия не годилась, а вот та, в какую были одеты дланники — ржавого цвета — очень даже. Но то, что Норсон в пути вел себя значительно скромнее, чем на приеме в монастыре, не требовал особых преимуществ по сравнению с дланниками страшно раздражало. Раздражало, потому что так приятно было думать, что соперник — всего лишь разряженный павлин. И так мерзко осознавать его достоинства. Впрочем, у него, как и Эвилел, еще была возможность и разочароваться. Но пока что князь вел себя безупречно: галантно по отношению к невесте, безразлично по отношению к эйману, по-дружески с воинами, почтительно с монахами.

Они двигались довольно быстро. Верблюды в монастыре были выносливые, а может, их подпитывала магия. Лев держался чуть в стороне, но прислушивался к беседе.

— Чем так важен этот принц, что вы поспешили его спасать? — бархатный голос князя создан, чтобы обольщать женщин. Он говорит так, точно воркует с любовницей, а не обсуждает что-то важное. Только Эвилел на это обаяние не поддается, отвечает ровно и холодно.

— Простите меня, князь, но я… не знаю. Я не знаю, что произойдет, если он погибнет. Но это будет что-то страшное. Он не должен погибнуть. Вернее, не должен погибнуть сейчас, в пустыне. Я не смогу этого объяснить.

— Не надо ничего объяснять, — остановил ее Норсон. — Я доверяю Хозяйке монастыря, в жилах которой течет истинная кровь. Но у меня есть одна просьба…

— Да, князь, — без излишнего рвения отозвалась Эвилел.

— Называйте меня по имени. Я не могу рассчитывать на то же позволение с вашей стороны, по крайней мере до свадьбы. Но прошу сделать мне такой подарок: обращаться на "ты" и по имени.

— Хорошо… Корд, — имя прозвучало отстраненно. Когда Эвилел обращалась к Удагану, ее тон был совсем иным. Но князь этого не заметил.

— Благодарю, госпожа, — просиял он.

Дланники тоже сменили лошадей на верблюдов — иначе бы они всех задерживали. То и дело кто-то из них уезжал вперед, а потом возвращался и докладывал об увиденном Норсону на быстром певучем языке. До сих пор Удаган был уверен, что в Жен-Геди тоже говорят на одном из диалектов герельского. До сих пор он лишь в племенах Чарпад да на других материках слышал другие языки.

Эвилел будто прочитала его мысли — она всегда слышала его, даже если он не произносил вслух ни слова. И он ее тоже.

— Жители Жен-Геди не всегда жили в Гереле?

— Нет, госпожа, — охотно откликнулся князь. — Вам непонятен наш язык? В Гереле на нем говорят только в Жен-Геди. Но вроде бы он близок языку Бакане.

— Вы не похожи на баканцев, — не удержался Удаган.

Князь тут же словно закаменел, подбородок чуть вскинул.

— Я и не утверждал, что мы похожи на баканцев. Но легенда гласит, что мы покинули Бакане тысячу лет назад.