Раствор Мэнникона

Движимый одним из тех не объяснимых разумом приливов вдохновения, которые предшествуют открытиям в науке, он опять выбрал желтоватую мышь, сестру той, что сдохла, и демонстративно оставил в виварии свет, а мыши тотчас подняли писк громкостью децибелов восемь.

Вернувшись в лабораторию, Мэнникон осторожно обмазал новую мышь табачной смолой и попутно обратил внимание на то, что самая первая мышь все еще благополучно резвится в мыльной воде. Принесенную мышь он поместил в высокий стеклянный сосуд, из которого ей было не выскочить, и вылил на нее смесь с диоксотетрамеркфеноферрогеном-14. В первый миг ничего не произошло. Он смотрел неотрывно, приблизив лицо к стеклянному сосуду. Мышка вздохнула, тихо улеглась на бок и сдохла.

Мэнникон сел. Потом встал. Раскурил новую трубку, подошел к окну. Выглянул из окна. Луна опускалась за дом. Он пыхтел своей трубкой. Интуиция ученого подсказывала ему, что во всем этом была причина и было следствие. Следствие было весьма очевидным. Две мертвые мыши. Но первая, белая мышь, которую он поместил в практически тот же самый раствор, не подохла, хотя пятно на ее шкурке осталось. Белая мышь, желтая мышь, желтая мышь, белая мышь. У Мэнникона разболелась голова. Луна уже исчезла за домом.

Мэнникон вернулся к столу. Мертвая желтая мышь почти окоченела. Она неподвижно лежала в прозрачной жидкости. Вторая желтая мышь плавала в мыльной пене чистого «Флоксо». Мэнникон убрал мертвую мышь в холодильник, чтобы заняться ею впоследствии.

Он снова сходил в виварий. Шум достигал уже одиннадцати децибелов. Он прихватил с собой серую мышь, черную мышь и пегую мышь и стал по очереди окунать их в раствор, в котором уже сдохли две желтые мышки. На этот раз он даже не потрудился предварительно вымазать их в смоле. Все они, казалось, получали от ванны большое удовольствие. Пегая мышь так развеселилась, что даже совершила попытку совокупиться с черной, несмотря на то что обе они были самцами. Мэнникон посадил трех контрольных мышей обратно в переносную клетку и долго пристально всматривался в желтую мышь, которая по-прежнему блаженствовала в своем миниатюрном Средиземноморье из безотказного пенистого «Флоксо».

Мэнникон осторожно вынул желтую мышь из мыльных пузырей. Потом тщательно вытер ее, что вызвало у животного взрыв негодования. А к Мэнникону почему-то вернулось ощущение, что его обманули. Он осторожно положил желтую мышь в тот же сосуд, где два ее желтых сородича сдохли, а три мышки другой окраски остались в добром здравии.

В первую секунду ничего не произошло. Затем и эта желтая мышка вздохнула, прилегла на бок и сдохла.

Боль в голове вынудила Мэнникона закрыть глаза. Когда он снова открыл их, дохлая желтая мышка валялась на том же самом месте в кристально чистой жидкости.

Страшная усталость на валилась на Мэнникона. За долгие годы служения науке такое с ним приключилось впервые. Он чувствовал себя бессильным разобраться в происходящем, понять, к добру ли все это, нет ли, продвинулся ли он в изучении детергентов вперед или отброшен на сто лет назад, приблизило ли это его к раку или же, наоборот, отодвинуло к паркетной мастике и клею, а возможно, и к снижению жалованья. В эту ночь мозг его был уже неспособен разрешить загадочную проблему. Он машинально положил мертвую мышь в холодильник рядом с ее предшественницей, пометил серую мышь, черную и пегую, прибрался, сделал записи, выключил свет и отправился домой.

Домой он возвращался пешком. «Плимут» понадобился жене — она поехала играть в бридж. Автобусы уже давно не ходили, а позволить себе такую роскошь, как такси, он не мог, даже если бы сумел поймать его в столь поздний час. По дороге домой он заметил свой «плимут» перед каким-то темным зданием на Сенет-стрит, в миле от их дома. Жена не сообщала Мэнникону, у кого она играет в, бридж, и он не узнал, чей это был дом, лишь удивился, как это люди могут играть в бридж до двух часов ночи, да еще в полнейшей темноте. Но зайти он не решился. Жена говорила, что его присутствие путает ей все карты.

— Возьми свои записи, — сказал Сэмюэл Крокетт, — и спрячь их в портфель. И замкни холодильник. — (Теперь там уже было восемнадцать мертвых мышей.) — Я полагаю, нам следует все это обсудить в каком-нибудь таком месте, где нам не будут мешать.

Этот разговор состоялся под вечер следующего дня. В одиннадцать утра Мэнникон зашел к Крокетту, который работал в соседней комнате. В лабораторию Мэнникон приехал еще в шесть тридцать, так как не мог заснуть, и все утро погружал различные желтые предметы, что ему попадались под руку, в раствор, который в два семнадцать дня Крокетт уже окрестил раствором Мэнникона. Это был первый в жизни Мэнникона случай, когда что-то было названо в его честь (двое его детей были названы в честь родителей жены), и Мэнникон увидел себя, хотя покуда не слишком отчетливо, Величиной в мире Науки. Он даже решил приобрести контактные линзы прежде, чем появятся фоторепортеры из популярных журналов.