Расул Гамзатов

«Население Союза социалистических республик непрерывно и почти ежедневно демонстрирует свою талантливость, однако не следует думать, что мы скоро будем иметь 1500 гениальных писателей. Будем мечтать о пятидесяти. А чтобы не обманываться — наметим пять гениальных и 45 очень талантливых. Я думаю, для начала хватит и этого количества. В остатке мы получим людей, которые всё ещё недостаточно внимательно относятся к действительности, плохо организуют свой материал и небрежно обрабатывают его. К этому остатку нужно присоединить многие сотни кандидатов в союз и затем — сотни “начинающих” писателей во всех республиках и областях».

Участие дагестанских писателей не осталось незамеченным. Слово было предоставлено Сулейману Стальскому. Он рассказал о том, как тяжело было народу и поэтам при старом режиме, о ликвидации безграмотности, о новых дорогах, автомобилях и тракторах, о том, какие просторы открыла Дагестану и его культуре советская власть. Прочёл он и своё стихотворение в стиле ашугов, перевод которого зачитал поэт Александр Безыменский:

Не торопясь, сквозь зной и дождь,
Мы в дальность дальнюю пришли.
Товарищ Ленин — мудрый вождь,
Его увидеть мы пришли.
Голодной жизни дикий луг
Вспахал его могучий плуг.
Товарищ Сталин — вождь и друг,
К нему с приветом мы пришли...
Развеяв нашей жизни хмурь,
Мы солнце подняли в лазурь,
Живи наш Горький — вестник бурь,
Мы навестить тебя пришли...

Слова ашуга, не искушённого в теории литературы, зато говорившего искренне, как велела душа, вызвали, как отмечено в стенограмме, продолжительные бурные аплодисменты. Он и в самом деле произвёл большое впечатление. В заключительном слове о нём говорил и Алексей Максимович Горький: «На меня, и — я знаю — не только на меня, произвёл потрясающее впечатление ашуг Сулейман Стальский. Я видел, как этот старец, безграмотный, но мудрый, сидя в президиуме, шептал, создавая свои стихи, затем он, Гомер XX века, изумительно прочёл их. Берегите людей, способных создавать такие жемчужины поэзии, какие создаёт Сулейман».

Расул Гамзатов писал о том, как сыновья Сулеймана пытались научить своего отца грамоте. Но им это не удалось: «Нет, дети. Как только я возьму карандаш в руки, стихи сразу от меня убегают, потому что я думаю не о стихах, а о том, как нужно держать этот проклятый карандаш».

Г. Лелевич (Лабори Гилелевич Калмансон), поэт и литературный критик, тоже бывший делегатом от Дагестана, говорил о литературе горцев и Гамзате Цадасе:

«Дагестанские советские писатели не хотят фигурировать на ролях этнографического ансамбля или экспонатов этнографического музея! До сих пор иногда бывает, что кое-кто в том только случае с интересом относится к дагестанскому поэту, ежели он щеголяет в старинной черкеске, пугает людей трёхаршинным кинжалом и знать ничего не знает, кроме дедовских былин. Тем, которые так любят эту экзотику времён Марлинского, полезно послушать хотя бы, что пишет о кинжале делегат настоящего съезда, народный поэт Дагестанской республики, престарелый аварский сатирик Гамзат из аула Цада:

Пора спросить у нашего народа,
Какую пользу видит он в кинжале?
Пора спросить, зачем кусок железа
Болтается на животе его?..
Кинжал — несчастье нашего народа.
Он пресекает жизни раньше срока.
Его придумали дурные люди,
Чтоб силой защищать своё добро».

Съезд оставил противоречивые впечатления. Но руководители страны остались им, в целом, довольны. Иосиф Сталин писал секретарю ЦК ВКП(б) Андрею Жданову, отвечавшему за организацию съезда писателей:

«Т-щу Жданову

I. Спасибо за письмо. Съезд, в общем, хорошо прошёл.

Правда: 1) доклад Горького получился несколько бледный с точки зрения советской литературы; 2) Бухарин подгадил, внеся элементы истерики в дискуссию (хорошо и ядовито отбрил его Д. Бедный); а ораторы почему-то не использовали известное решение ЦК о ликвидации РАППа, чтобы вскрыть ошибки последней, — но, несмотря на эти три нежелательные явления, съезд всё же получился хороший...

И. Сталин.

6. IX. 34 г.».

На родине Цадасу ждало ещё одно волнующее событие. Его сын Расул начал писать стихи.

НЕСКОЛЬКО ПЕРВЫХ СТИХОТВОРЕНИЙ