Расы космических пришельцев. Запрещенная антропология

В 1924 году советский биохимик, впоследствии ставший академиком, А. И. Опарин сформулировал основные положения своей теории предбиологической эволюции. И, как сейчас считают многие, он был прав. Рассуждал будущий академик просто – если аминокислоты и белки образовались на Земле еще до появления жизни, то они могли находиться и в первичном океане. Там им самое место. Аминокислот и белков было много. А могло стать еще больше. Отвечая на вопрос, каким образом шло приращение белка на нашей Земле, которая тогда была безвидна и пуста, будущий академик предположил, что белки, попавшие в первичный океан, концентрировались. Так было высказано предположение, что белковые молекулы, очевидно, смытые с теплых скал, попав в воду, не просто плавали там, а объединялись в большие конгломераты, которые называют коацерватами. Само это слово происходит от латинского coacervare, что означает «образовать скопление». И в самом деле, способность белков образовывать скопления в жидкой среде была детально изучена голландским профессором Бунгенберг де Йонгом в 1920–1930-х годах. Исходя из этих опытов, было понято, что и в прошлом нашей Земли могли идти такие же процессы. Сложные органические молекулы группировались в воде в небольшие капли. Коацервация возможна потому, что, попав в воду, белковые молекулы ионизируются, т. е. приобретают положительный или отрицательный электрический заряд. азноименные заряды притягиваются, а одноименные отталкиваются. Благодаря ионизации, такие молекулы объединяются друг с другом и теряют часть воды, которая их окружает. Так и возникают коацерватные капли, которые являлись впоследствии основой для создания протоклеток. Предполагается, что в первичном океане количество органических соединений значительно превышало предел коацервации. Именно поэтому и стало возможно образование коацерватов. Как считал А. И. Опарин, в «первичном бульоне» имел место процесс концентрации высокомолекулярных соединений – гигантских молекул. В настоящее время известно около 200 коацерватных капелек, разнообразных по составу. Их размер и масса примерно такие же как у клеток живых организмов.

Авторы учебника биологии для средней американской школы дальнейшую эволюцию жизни рисуют так:

«Конечно, большая часть этих белковых капелек существовала короткое время. Однако возможно, что некоторые из них не распадались, а, наоборот, увеличивались и усложнялись благодаря процессу диффузии и синтезу новых соединений внутри капель и поглощению веществ из окружающей среды. Диффузия – это движение атомов и молекул из области, в которой имеется большое количество молекул, в область, в которой их меньше… Это движение является результатом их кинетической энергии, которая приводит к случайному непрерывному движению и соударению частиц… В результате диффузии, маленькие органические молекулы могли сталкиваться с коацерватами и прилипать к их внешней поверхности. Эти частицы, вероятно, в конце концов становились частью коацервата. С некоторой уверенностью можно сказать, что они скапливались, образуя крупные и очень сложные органические молекулы».

Последнее предположение основано на опытах химиков-органиков, выяснивших, что в лабораторных условиях большие органические молекулы при соударении слипаются и образуют скопления.

Далее авторы продолжают: «Возможно, что определенные комбинации молекул в пределах коацерватов оказались более устойчивы по сравнению с другими. Одни коацерваты выжили, а другие – нет».

Вот так исподволь нас подводят к основному положению дарвиновской теории эволюции – выживают наиболее приспособленные. Одни коацерваты выжили, а другие – нет. Очевидно, те из коацерватов, которые не выжили, были менее приспособлены. Те, которые выжили, приросли за счет прилипших частиц. При такой постановке вопроса грань между неживыми каплями и живыми существами, старающимися выжить, стирается.

Далее авторы подводят некий итог:

«В итоге определенные комбинации молекул могли привести к возникновению в коацерватной капле реакции с высвобождением энергии, что способствовало сохранению устойчивости этой капли. Однако эти реакции могли протекать очень медленно. На эволюцию простейших живых существ могло уйти много времени».

Понимая некоторую уязвимость своих логических построений, заставляющих нас поверить в теорию самозарождения в ее новом перелицованном наукообразном виде, авторы учебника пускаются в философские обобщения. Эти обобщения призваны укрепить в нас веру в то, что самозарождение и превращение неживого в живое – не такая уж невозможная вещь как кажется.

Авторы пишут:

«Биолог окажется до некоторой степени в затруднительном положении, если его попросят дать определение жизни. Конечно, легко сказать, что корова – это живое, а камень – неживое. То же самое различие можно сделать между амебой и коацерватом. Но когда биолог пытается установить систему классификации живых и неживых существ, он попадет в затруднительное положение».