Ратибор. Капель первого круга

Через три дня, для первых двух тужней, я заготовил две костяные трубки, длиной по семь вершков. В которые с лёгким усилием, мы вставили размягчённые кости, двухаршинной длины. После чего, поместили их в округло изогнутые, пазы в колоде. Засим настал черёд, третьего тужня. Уплощённые рёбра для которого, Микула соединил концами между собой и обладая недюжинной силой, плотно обмотал тонкой, но очень прочной, аспидной жилой. После чего, заготовку трехаршинного тужня, он с усилием вставил в многократно изогнутый, паз в колоде.

На этом мои труды не закончились. Микула скомандовал: «Теперь Ратин! Разводи костёр и ставь на него, трёхкорчажный котёл с водой. Потом в тёплых сенцах, найди мешок сушёного чабреца, прихвати его во двор и как только вода закипит, добавь в неё, один гранец травы. Да ещё соли добавь, с пол гранца. После чего обожди девять частей, пущай вар настоится, а потом бери черпак и поливай тужни в колоде. Пока весь котёл не опорожнишь. Под воздействием горячего вара, кости аспида из тёмно-синих, станут светлыми, словно небо. К тому же, без неприятного запаха, а в местах соединений, очень прочными, как твёрдый камень!». За сим, дед подался в терем, чаёвничать с Глаей, а я начал кипятить, заваривать и поливать отваром, тужни в колоде. Ближе е вечеру, я прибрал двор и глядя на тлеющее костровище, настроился ждать целую неделю, окончания сушки кибитей.

Пока день за днём, тужни сохли в колоде, мы времени не теряли и сделали три клееных из ясеня и выпукло оструганных, воинских щита. Два круглых – Потешно-локтевой и Бранно-аршинный, а третий длиной в простую сажень, вытянутый и округло-зауженный вниз – Дружинный. Которые спереди, я оклеил мелко ячеистой и очень прочной чежей, с боков крылатого аспида. После чего, мы отвезли их во градскую кузню. Благо, что мастер по железу, по прозвищу Кричь, взял в оплату дюжину векш и сварганил на щиты, центральные шишаки и круговые оковки.

Близился вечер. Когда в пятнадцатый, дневной час утдайни, мы на телеге, запряжённой Серком в сопровождении ушастой троицы, возвращались домой. Новенькие щиты, на ухабах стези, весело позвякивали, своей железной оковкой. В очередной раз, взглянув на которые, я спросил наставника: «Дед, а как быть с броней? Ведь чежи мы заготовили, целую уйму?!». На что Микула, усмехнувшись ответил: «Как ты думаешь, чем Глая Монионовна по вечерам в почивальне, теперь занимается?! Для чего она давеча, с тебя мерку сняла?». Я воскликнул: «Ой! Неужто прабабка, начала мне бронь шить, но почему она, ничего не сказала?!». Дед ответил: «Пока знать об этом, тебе не положено. Так что ты Ратин, меня не выдавай, сам помалкивай! Примерить захотелось?! Азъ огорчу тебя, бронь шьётся на вырост. Понял? В ответ, я обескураженно пробурчал: «Понял».

Взгляд Микулы, вдруг стал озорным и в месте с тем, проницательным: «Ты думаешь, что в следующий раз, бронь тебя лучше защитит? Когда вы с рыжим Митьком, снова во граде, решите подраться?!». Что заслышав, я враз загорелся, словно трут от огнива! Правда вовремя спохватился и промолчал, но всё-же сокрушённо подумал: «Откуда Микула, об этом знает?! Ведь это, только наши дела!». Рыжий был заводилой среди градских парнишек и моим, нет, не врагом, а противником! Потому что он, умело доводил меня, своими присказками и дразнилками, до белого каления!

Вообще, с какого перепуга, Митяй решил, что я чёрный или чумазый?! Ведь мои волосы, в живу выгораю до белизны и даже в марену, не черного, а рысьего цвета! Телом я тоже не чёрен, а просто смугл! На моей груди, как у Рыжего, висит родовой оберег Рыса. Правда на моей спине, виднеется обширный шрам, напоминающий дерево с расходящимися ветвям. Который привлекает к себе, настороженные взгляды, градских мальчишек. Однако во время стычек, не является предметом шуток. Поскольку все знают, что это отметина Перуна, полученная мной, в раннем детстве.

Однажды, когда мне исполнилось три лета, Глая привела меня в капище. Решив провести обряд, моего посвящения в ближники Тары и Тарха Перуновича. В те лета, она была старшей жрицей капища и не нуждалась, в чьей либо помощи. Для соблюдения обряда, она посадила меня на алатырный камень и дала мне в руки, свой жреческий скипетр. Чтобы я игрался, не плакал и не мешал. Однако сам Громовержец, отец Тары и Тарха Перуновича, остановил обряд! Ударив молнией в центральный столп капища! Малая часть которой, горящей перуницей отскочила к алтырному камню и скользнула по моей спине. После того случая, Глая три месяца, залечивала Божественное Касание!