Ратник

Для начала, воевода перечислил все прегрешения Жужеля, вспомнив и убитого старика Пестеря, и двух коров, а еще телку и овцу. О том, что оборотень виновен еще и в смерти собственных сородичей, Клёст не упоминал.

Закончив обвинительную речь, воевода спросил:

— Какое решение у вас будет, люди Клестовского воеводства?

— Повесить оборотня! — истошно завопила женщина, стоявшая в группе родственников погибших.

Толпа загомонила:

— Казнить!

— Повесить!

Воевода, переждав шум, поднял руку вверх:

— Ведомо мне, — веско изрек старший начальник. — Что не по своей воле волкудлак людей убил, и скотину зарезал! Околдовали его. Черная сила в него вошла, не сумел устоять. Подумайте, люди добрые. Может, не станем его казнью казнить, а живот подарим?

Ярослав решил, что одной только фразы воеводы будет достаточно, чтобы народ сменил гнев на милость, но куда там. Похоже, не те еще времена, чтобы простой люд безропотно сносил все приказы и указания власти.

— А ты, воевода, его не покрывай, — гневно прокричала женщина. — Ты мне родного человека вернешь? Да я сама его готова убить.

— Не по заветам это, — заявил благообразный старик, стоявший чуть впереди толпы. — Еще Браном заповедано, что всякий, кто совершил убийство, будет наказан. Что разбойники и убийца должен быть казнен смертью лютой. И я, как староста деревни Езуха, а также, как староста Вельчихи, хочу сказать — молод ты еще, чтобы заветы самого Брана нарушать.

Ярославу почудилось, что воевода заскрипел зубами, а потом вспомнилось еще кое-что. В самом начале знакомства с Нежданом, Зозулей и Втораком кто-то из мужиков посетовал, что воевода у них просто злодей. Мол — приказал выпороть старосту одной из деревень, который отказался отдавать зерно. Но позже, поговорив с людьми — с Кренем, с Алатырем, узнал, что о порке не было и речи. Тот староста прилюдно обозвал воеводу молокососом, которому еще не положено командовать, а следует сидеть и ждать, пока старые и мудрые люди все за него решат. Вот тут-то Клест и разозлился и пообещал, что если этот староста когда-нибудь его оскорбит — так точно, выпорет.

Соколов прикинул — а что бы было, если бы глава какой-нибудь сельской администрации, заявил губернатору — мол, ты молокосос, и помалкивай тут. Конечно, у губернатора нет власти, чтобы выпороть своего подчиненного, но глава администрации бы после такой фразы начальствовать бы перестал.

А не тот ли это староста, который нахамил Клёсту в прошлый раз? А старик, между тем, выпятив бороду, словно козел, вещал:

— Молод ты еще воевода, чтобы самолично распоряжаться. Вот, будет тебе хотя бы пятьдесят лет, тогда можешь и управлять. Нежить от суда праведного укрыть хочешь! А если и другие начнут чёрные дела творить, а потом говорить будто их прокляли? Казнить убийцу, вот и весь сказ!

Соколова с детства воспитывали так, чтобы он уважал старших. Конечно, старшие тоже бывают разными, но вот этого старикана, он бы сам выпорол. Он же народ на самосуд подбивает! А еще говорит так, словно сам упивается своими собственными словами. Вот, словно какой-нибудь начинающий депутат!

А ведь дело-то принимает нешуточный оборот. Народ уже принялся орать, требовать, чтобы оборотня немедленно вздернули на суку. Вон, уже и веревку приготовили. Сейчас отгонят дружинников, да и начнут вешать. А ратники с простым народом драться не станут. Если, разумеется, воевода не отдаст приказ. Но коли народ повесит оборотня, то здесь проруха на воеводской чести. На чести, так сказать, его начальника!

И Ярослав взялся за пояс, где висела волшебная плеть, и мысленно позвал хозяина леса.

Деревья, росшие на опушке, вдруг засветились, а потом на землю упала огромная тень, а из-за деревьев выросла фигура великана.

Толпа отпрянула.

Народ воспринял появление хозяина леса, явившегося не в скромном обличье, а во всем своем могуществе, по-разному: кто-то упал, кто-то схватился за сердце, а кто-то заорал благим матом. Бабы и девки заверещали, словно увидели огромную мышь.

Ярославу, хотя он уже видел этого хранителя-хозяина леса, тоже стало не по себе. А кому же будет по себе, если выросло такое чудище? Соколов даже откуда-то вспомнил, что леший может принять любое обличье, а еще по своему желанию может быть ростом хоть с мышь, а хоть и с дерево. Но здесь он даже деревья перерос!

Лесной хозяин близко подходить не стал, зато опушку наполнил глубокий голос:

— Виновен оборотень, но он и не виноват. У Жужеля жена умерла с малой дочерью. Затосковал он. А зло всегда сумеет войти в сердце того, кто долго тоскует. Недоглядел я, что злые силы дорогу к сердцу волкулака нашли, околдовали его, проклятье наложили. А как злая волшба его нашла, то стал он оборотнем-волкудлаком. Но что смог, то сделал. И проклятие с него снял, и к вам его отправил. И людям, что его поймали и к вам привели, спасибо хочу сказать, и в пояс им поклониться. Жужель не знал, что творит. Несмышленыша, который по глупости да по дурости худое дело сделал, разве стоит казнить? Нет злого умысла — нет и наказания.