Ратник

Ярослав смутно себе представлял — когда тут лед сковывает реки, а когда медведи в берлоги залегают? Нет бы, как у людей — двадцатого ноября, или, первого декабря.

Но у Врана сомнение посеяно, уже хорошо. А то, что придется отрабатывать, уговаривая лесного хозяина помочь мальчишке — так ничего страшного. Вран-младший, коли станет шурином Клеста, то не чужой человек. А если и не станет родичем воеводы (а потом и князя!), то все равно — вылечить парня было бы неплохо. Ведь если мальчишка на ноги встанет, то воеводство ему и останется.

— Вот только боюсь, не обойтись завтра без поединка, — вздохнул Клест. Потом поправился: — Я ведь не Врабия этого боюсь — видели мы птиц и крупнее, а того, что мне его убить придется. А вот начинать княжение со смерти очень не хочется. Ладно, поглядим. Может, и обойдемся.

Улеглись спать. Ярославу было неуютно, спал плохо, ворочаясь с боку на бок. Словно его чего-то беспокоило. Решив выйти во двор, он встал и подошел к двери. Толкнул ее, но дверь почему-то не открывалось. Странно. Толкнув еще раз, парень понял, что дверь заложена снаружи чем-то тяжелым. Или просто ее подперли. Вот ведь, часового-то нет. А кто же станет ставить караульного в своем граде? Уже не думая, Ярослав закричал:

— Народ, подъем!

— Ты чего орешь? — поднял голову недовольный Клест. — Только-только заснул, а ты разорался.

— Воевода, дверь чем-то подперли, не открывается, — сказал Ярослав.

— Да ты ерунду-то не мели, — пробурчал воевода. — Может, поужинал плохо?

Клест хохотнул, но все-таки поднялся с места и подошел к двери. Толкнул ее.

— Что за нелепица-то такая? — удивился воевода.

Ярославу показалось, что откуда-то тянет дымом. Кажется, Клест тоже это учуял.

— Горим! Беда! — заорал старый Серпень. — Чего стоите-то, дверь ломайте! Нам красного петуха подпустили!

Ярослав снова бросился к двери и попытался вышибить её плечом, безрезультатно. Тяжелые доски даже не шелохнулись.

— Ну— ка парень, подвинься, — взревел один из воинов — самый крупный. Выхватив меч, ударил клинком по доскам.

Но бить мечом по доскам бесполезно.

— Топор где? — проорал кто-то.

Топоры были, но только боевые, с узкими лезвиями.

А запах гари уже был отчетливым. Показалось даже, что за окном багровеют языки пламени. Но окна маленькие — не вылезешь.

Ратники принялись выламывать двери — но та была крепкая, а приперли ее снаружи очень надежно.

И вот тут, когда уже пора начинаться панике, Ярослав почувствовал, что кто-то плачет. Кто же мог плакать? Но плачь был не женским, и не мужским. И не детским. Вообще он был каким-то нечеловеческим. И в этот плачь была вложена не обида, а словно бы кто-то стонал от боли.

Ярослав вдруг осознал, что плачь он услышал не ушами, а чем-то иным. Чем вот только? Душой?

Парень вдруг понял, что это плачет сам дом. А может — хозяин дома? Домовой. Душа дома плачет, осознав, что его пристанище сейчас сгорит.

А ведь о чем-то подобном и говорил Нестер, хозяин леса. Чтобы что-то сделать, оживить, надо почувствовать. Душу ли? А может, боль?

Двое дружинников упорно рубили дверь.

Ярослав просунулся между ними, оттолкнул в сторону и приложил ладони к двери. И тут он почувствовал, что касается не сухой доски, а чего-то живого. Так, словно в лесу прикоснулся к стволу сосны. А сосна шершавая, нагретая солнцем, а внутри ее бегут живоносные соки.

Ярослав не знал, что с этим делать, поэтому сделал то, что пытался провернуть вот уже неделю — приказал двери расти, хотя и не представлял, зачем ему это надо и что потом произойдет? Но он почему-то понимал, что отдает правильный приказ.

В ответ на прикосновение и мысленный приказ, дверь вдруг затрещала и начала изгибаться волной. Следом затрещал дверной косяк.

Косяк, не выдержав напруги, выскочил из пазов, а толстые доски, из которых и была собрана дверь, прорастая свежими веточками, вдруг затрещали, а затем дверь вдруг резко вскинулась, будто автоматические двери в супермаркете, только те открываются в стороны, а эта вверх. А внизу, под дверью, Ярослав увидел крошечные росточки, уходившие в землю.

Совсем еще нежные корешки толкали дверные доски вверх, но самое главное, что под ними открылось пространство, достаточное для того, чтобы пролез человек.

Но Ярослав про выход отчего-то не думал, он едва не плакал от счастья, потому что дверь, сколоченная много лет назад из досок срубленной сосны, стала вдруг живой и это было прекрасно.

Но к счастью, воевода не потерял голову. Увидев путь к спасению, Клест скомандовал:

— А ну-ка, все наружу!

Ратники ломанулись к двери, попросту разломав ее на доски, выбежали во двор, вступая там в бой с кем-то неизвестным. Или неизвестными.

— Ну-ка, живым бери! — пророкотал голос воеводы.

Но поджигатели, верно, не рассчитывали сражаться, а бросились бежать,

А Ярослав стоял на месте и глядел на дверь, которая только что ожила, и которую, только что снова убили дружинники Клёста.

— Ярик, ты чего там встал? — раздался голос Клёста со двора. — Сгоришь ведь!

Парень и не заметил, что за ним уже вовсю бушевало пламя, охватывая своим жадным языком старый дом.