Ратное поле

Не знали тогда артиллеристы дивизиона о том, что их пушки окажутся главным огневым заслоном на пути передовой части вражеской танковой армии, нацеленной на Москву. Но и без того дрались они с большим остервенением. Однако враг прорвался на флангах, смял поредевшие стрелковые части, проник в тылы. Пришлось спешно отводить артиллерию.

Горькими были уроки первого боя. Но и поучительными. Сотни дум передумал Павлов, выискивая ответ на вопрос: как лучше использовать артиллерию, особенно тяжелую? Вот придали его дивизион стрелковому полку, но без четкой задачи, без надежного прикрытия.

Враг прорвался, пришлось самому защищаться. Значит, и впредь надо быть всегда готовым к этому, глубже зарываться в землю, надежнее строить оборону огневых позиций, теснее организовывать взаимодействие со стрелковыми частями.

На путях отступления дивизион попал под сильную бомбежку, лишился тракторной тяги и оказался в окружении. Пришлось, сняв замки, оставить орудия и прорываться к своим. А когда выбрались, капитан Павлов получил приказ: любой ценой вытащить оставленные орудия. Группа добровольцев во главе с командиром дивизиона отправляется в тыл к врагу.

— Не верил я, что удастся вытянуть пушки, — вспоминал Николай Николаевич. — Но приказ есть приказ! И я все сделал, чтобы его выполнить.

Приказ был выполнен.

На шоссе под Малоярославцем пушки Павлова остановили танки, рвавшиеся к Москве. Николай Николаевич к тому времени уже командовал тяжелым артиллерийским полком. Был ранен, но разрешил увезти себя с огневых позиций лишь после того, как артиллеристы выполнили задачу. За этот бой он был награжден орденом Красного Знамени.

Наш начарт дневал и ночевал среди артиллеристов, храня какую–то святую верность своему оружию. Мы знали эту горячую привязанность Павлова. Когда артиллерии удавалось особо отличиться, начарт ходил с высоко поднятой головой, всем видом говоря: «Как мы дали? То–то же!»

Он мастерски умел использовать в бою свое оружие. Там, где нужно, собирал артиллерию в мощный кулак и крепко громил вражескую оборону.

В пригороде Сталинграда на пути полка, которым я командовал, оказался крепкий орешек — длинный, почти в полквартала краснокирпичный дом. Уже захлебнулось несколько атак. Я позвонил командиру дивизии, доложил обстановку. И вдруг вместо полковника Лосева услышал голос Павлова:

— Артиллерии подбросить? По орудию на окно! Тогда возьмешь дом?

Я знал: начарт в бою не любил шутить. Но чтобы по стволу на окно?

С темнотой на крутом берегу реки Царицы один за другим появились артиллерийские дивизионы. Их командиры просили уточнить задачу, показать цели. Значит, Павлов не шутил.

С морозным рассветом раздались громовые раскаты орудий. Повалились кирпичные стены, поднялись в изморозь красные столбы пыли. И вскоре сквозь клубившийся дым вынырнуло белое полотнище: гарнизон капитулировал. А ведь до этого гитлеровцы расстреляли посланного нами пленного немца–парламентера. Значит, образумила артиллерия? Было чем гордиться начарту дивизии.

Павлов обладал чувством нового: сам воевал творчески и учил этому других. На уловки врага отвечал русской смекалкой, хитростью. Помню, как под Белгородом, на Северском Донце нам досаждал фашистский воздушный разведчик, известная фронтовикам «рама». Прилетит, высмотрит огневые позиции, и через несколько минут жди артналета или бомбардировщиков. Так мы потеряли несколько орудий. Павлов сразу оценил ситуацию, приказал изготовить макеты пушек, от расчетов потребовал быстрой смены позиций. И фашисты попались на крючок. Они не жалели бомб и снарядов, от которых горели деревянные «стволы», разлетались «лафеты».

В бою Павлов испытывал какой–то азарт, настоящее упоение, которое порой творит чудеса. Например, нет связи, а нужно срочно перебросить пушки на танкоопасное направление. Павлов сам под огнем мчался на лошади туда, ставил задачу и помогал расчетам выбрать новые удобные огневые позиции.

Он воспитал целую плеяду молодых артиллеристов, таких, как М. С. Северский, Н. И. Савченко, М. В. Дякин, растил их от боя к бою, гордился ими. Потому что видел — молодежи передано не только знание дела, но и привита настоящая любовь к артиллерии.

Многое мы, его фронтовые друзья, знали о полковнике Павлове. Но далеко не все. Думали, что кроме артиллерии у него нет других привязанностей. А он страстно любил поэзию, особенно Пушкина, наизусть читал целые поэмы. Удивительная память помогала ему легко овладевать иностранными языками. В Румынии он научился говорить по–румынски, в Венгрии, Австрии, Чехословакии мог изъясняться с местными жителями.

Я не раз удивлялся особой аккуратности, даже красивости, с какой отрабатывались Павловым артиллерийские документы. А он, оказывается, был в душе художником. Николай Николаевич прекрасно рисовал, занимался графикой. Когда в ходе сталинградских боев в дивизию приехала группа военных, художников студии имени Грекова, Павлов сопровождал их на передний край, помогал выбрать место и объект для зарисовки. А свои наброски щедро дарил товарищам.