Ночной марш-бросок имеет свои положительные и свои отрицательные стороны. Он труден и требует предельного напряжения физических сил пехотинца. Зато ночная темнота надежно гарантирует от налета авиации и обеспечивает скрытность передвижения. Впрочем, рассуждения и сомнения—не наше дело. Есть приказ, и его надо выполнять.
На сборы было дано полтора часа. Однако уже через час стрелковая рота старшего лейтенанта Игнатюка в полном боевом порядке, без суматохи и шума вышла на шоссе и в ожидании команды, приняв вправо, пропускала многочисленную тракторную, конную и самоходную артиллерию резерва Главного командования. Утробно ворча моторами и оглашая окрестности неистовым ревом, проходила танковая колонна. Вся эта грозная техника торопилась туда же, куда и мы,— на Оршу.
Мою роту выстраивали старшина Василий Иванович и Николай Пряхин. Пулеметы уже были установлены на волокушах. Однако в последнюю минуту меня вдруг взяло сомнение: не перегрузить ли «максимы» на солдатские плечи? С целью разведки я выбралась на шоссе и ахнула: под колесами и гусеницами подмороженный и прикрытый свежевыпавшим снежком дорожный покров буквально раскис. Как тащить волокуши по голой земле и гравию?.. Опять, выходит, я опростоволосилась, не предусмотрев и не взвесив всех деталей «за» и «против».
Пушки и пушчонки всех систем и. калибров нескончаемым потоком тянулись в сторону передовой. Рычали сильные трактора, урчали моторы самоходок, позвякивали лафеты. От гусениц и шин, как мелкие осколки, летел по сторонам гравий. Оглушенные ревом, беспокоились мохноногие короткохвостые кони-битюги. Тяжело поводили взмыленными боками, вздрагивая под кнутами и приседая широкими крупами, протестующе взвизгивали и ржали, точно жалуясь на свою нелегкую ратную службу.
Распутывая постромки упряжи, переругивались ездовые и форейторы. Артиллерийские офицеры, поторапливая, беззлобно пристегивали к уставной команде «подкалиберные» словечки.
Ротный Игнатюк, чутким сердцем угадав мою тревогу, пожал мне руку: «Не волнуйся. Поможем». Этот небольшого роста тридцатилетний офицер, складный и подбористый, с очень смуглым, сухощавым и красивым лицом, на редкость молчаливый и неулыбчивый, тем не менее был мне симпатичен своей несуетностью и деловитостью. С первого же знакомства у них с моим взводным Сомочкиным установились самые дружеские отношения, и это не могло меня не радовать. Однако поначалу меня смущали глаза Игнатюка: казалось, что его ярко-черные крупные зрачки зримо выплескивают тщетно скрываемое и непонятное— не то тревогу, не то какую-то непереносимую обиду. Но теперь я уже знала, что это не то и не другое. Просто неизбывная и действительно затаенная личная боль: при бомбежке погибла вся его семья — жена, мать и двое детишек-дошколят...
Размышлять мне было некогда. Переговорив со старшиной, я решила идти с волокушами хотя бы до_ первого большого привала, там видно будет, В случае необходимости перегрузим на себя, а волокуши оставим с «маяком» на дороге: старшина, с большим трудом заполучивший для ротного имущества одноконную фуру, подберет.
Общее построение батальона несколько задержала сборная рота капитана Пухова. Что-то там не срабатывало. Александр Яковлевич, как всегда, суетился, нервничая, повышал голос на взводных командиров. Возмущаясь, Парфенов ворчал: «Вот уж истина: где кончается порядок, там начинается пехота!..»
У меня все сошло более-менее благополучно. Перепало малость только Соловью. Бедняга под тяжестью туго набитого «сидора» согнулся, как странник-богомолец.
Эй, купец! — окликнула я его. — Что у тебя там?
Щурум-бурум и жареные гвозди,— бойко отозвался связной. — Все в хозяйстве гоже. Я ж не такой бездомовник, как вы...
Я приказала ему сдать вещмешок старшине на повозку и следовать в хвосте роты — на случай помощи отстающим.
Маршевая колонна шла довольно ходко, без ЧП, разговоров и пререканий. В тишине слышался только хруст гравия под солдатскими ногами да отвратительный, как зубная боль, скрежет по земле днищ пулеметных волокуш.
Вдоль колонны, взад-вперед, как некий дух, «летал» комбат Фома Фомич, против обыкновения злющий — не подходи! Придираясь к мелочам, срывался на крик, как капитан Пухов. Что такое? Я было с досадой подумала: «Вот она — эта самая любовь. На глазах характер портится...» Однако, сомневаясь, спросила рядом идущего Вовку Сударушкина:
Что с ним? Точно с цепи человек сорвался...
А то ты и не знаешь? — не без подковырки ответил мне комсорг. — А «слепую» атаку ты едала?
Ас чем ее едят?
Оказалось, что у комбата была причина для срыва. Он почему-то всерьез надеялся, что нас вернут на свои прежние позиции, где нейтралка была изучена вдоль и поперек и пристреляна до последнего кустика. И теперь он переживал этот свой просчет. Фому Фомича можно было понять. А если на рассвете прямо с марша в бой? Что успеешь и что увидишь в темноте на новом месте, в незнакомой обстановке? Действительно, придется воевать «вслепую». Эх-ма! Признаться, и меня начал посасывать червяк тревоги. Как-правильно расставить пулеметы? Как приглядеть запасные позиции?..