Ратные подвиги простаков

Заведующие и секретари улыбались, понимая, в чем дело. Они часто задерживали Автонома, чтобы выслушать какую-нибудь нелепейшую новость.

А выдуманных новостей, приближавшихся к действительности и касавшихся учреждения, у Автонома всегда было много: он информировал о том, что в неком «низовом звене» покончил самоубийством счетовод и что счетовод оставил предсмертную записку, которая гласила: «В смерти моей прошу винить статистику».

Люди, склонные к серьезному образу мыслей, принимали эту информацию спокойно, обвиняя самоубийцу в упадочничестве, а легкомысленные — смеялись, превращали сообщение в ходячий анекдот и, соглашаясь, что в формах, составленных для статистики, действительно, черт ногу сломает, — садились за разработку еще более усложненных форм.

Па Егора Петровича Автоном произвел удручающее впечатление: ему казалось, что этот человек пронизал его насквозь и рассмотрел все потроха, скрытые от простого взора. Он почувствовал, что Автоном угадал его помыслы, хитрые, скрытые и честолюбивые. По время шло, Автоном больше в его кабинет не заглядывал, и Егор Петрович снова углубился в бумаги.

Через неделю от непомерного чтения у Егора Петровича стало рябить в глазах, и буквы текста выпрыгивали из строчек. Петр Иванович, как человек осведомленный, посоветовал предпринять меры практического свойства — приобрести очки, что Егор Петрович и исполнил.

Между Петром Ивановичем Шамшиным и Егором Петровичем незаметно завязались как бы дружеские взаимоотношения: не объяснившись, они все же как-то понимали полезность обоюдного содружества. Помыслы их, правда, были затаены друг от друга и слова, которыми они перебрасывались, были взаимной внешней любезностью.

Петр Иванович признавал за Егором Петровичем крепкий разум, что высказывал полунамеками, а Егор Петрович приметил у Петра Ивановича гибкость мысли, вкладываемой в тексты официальных бумаг.

Петр Иванович дружески излагал Егору Петровичу программу его прямых обязанностей, хотя Егор Петрович и не просил его об этом.

Оказалось, что Егор Петрович имел право читать циркуляры в проектах и иметь о них свои суждения.

Предварительные замечания можно было делать на полях текста, чтобы на заседаниях иметь о них суждение по порядку. После предварительных замечаний проекты циркуляров шли на инструкторское совещание, затем — на оргбюро, затем — на коллегию орготдела.

Егор Петрович приглашался на все эти предварительные совещания. Почти по каждому пункту он имел возможность выступать и добросовестно пользовался этой возможностью. Но, не обладая даром красноречия, он говорил кратко и весьма вразумительно.

Сказанные им два-три слова, редко имеющие какой-либо смысл, подхватывал Петр Иванович, превращал их в систематическую и логическую мысль и часто вопрошал:

— Ведь так я вас, Егор Петрович, понимаю?

Егор Петрович одобрительно кивал головой в знак согласия. Петр Иванович гордился тем, что только он один может понимать с полуслова представителей народной гущи и излагать их туманные мысли по существу.

Петр Иванович был представителем целого поколения людей, занимавшихся писучей деятельностью.

Петр Иванович был дробен, сух и вертляв, как и его предки, достоинство которых он унаследовал. Предки в продолжение столетий задней частью тела стирали прочные сиденья кресел, квалифицируюсь на делопроизводстве.

Однако Петр Иванович превзошел предков и по квалификации: если дальний предок писал гусиным пером, то ныне Петр Иванович не пишет, а лишь диктует.

Он вполне справедливо мог гордиться тем, что на нем — и только на нем — держится все учреждение.

— Петр Иванович-то, — говорили о нем с завистью сослуживцы, — центральная движущая ось орготдела.

Да и сам Петр Иванович не скрывал этого. Па дружеских вечеринках он хотя и старался из скромности умалчивать о своей неоценимой деятельности, но все же не упускал случая сообщить вовремя, что это им разработан проект циркуляра «о завозе кенафа и отгрузке клещевины».

Один раз, когда кто-то из приближенных робко справился, что сии предметы означают, Петр Иванович не смутился и прочитал целую лекцию, называя «кенаф» принадлежностью туалета невесты, а «клещевину» составной частью хомута.

Таким образом, заключенное между Егором Петровичем и Петром Ивановичем молчаливое соглашение приносило обоюдную выгоду в совместной деятельности. Егор Петрович довольствовался тем, что его мысль точно и по существу фиксируется на бумаге (правда, ему хотелось бы самому иметь дар перекладывать мысль на бумагу), а Петр Иванович был вполне удовлетворен, что угадывает мысли представителя народной гущи (он был даже непрочь поносить лапти, да считал это неудобным).

«Полезный мужичок в моем деле», — думал о Егоре Петровиче Петр Иванович.

«Шустер по письменности малый, башковитая голова» решил о Петре Ивановиче Егор Петрович, думая о том, как бы завладеть его свойствами изъясняться письменно и по существу вопроса.

ВИТАЮЩИЙ «ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ ДУХ»